Посмотрим чуть внимательней на драматургию в приведенной цитате.

Первым предложением факт принадлежности земли храмам (то есть богам) мимоходом, но весьма категорично приравнен всего лишь к иллюзии, якобы возникающей из-за принадлежности большинства документов именно к храмовой отчетности. Этим сразу же создается атмосфера недоверия к выводам исследователей, упоминаемых во втором предложении. И в противовес этим выводам выставляются – сразу в качестве чуть ли не установленной истины – некие «подсчеты Дьяконова», которые гораздо больше похожи на простое жонглирование высосанными из пальца цифрами.

Во-первых, количество крестьян всегда много больше количества феодалов, но отсюда вовсе не следует, что в экономике средневековой Европы крестьянские наделы играли более важную роль, нежели земля феодала, поэтому сравнение Дьяконовым численности населения и храмового персонала не говорит на деле ни о чем. А во-вторых, храмовые земли нужно сравнивать по площади не со всей территорией Южного Двуречья, а лишь с площадью именно плодородной земли, коей было не так уж и много (о природных условиях региона – см. ранее).

В результате этого грубого и неприкрытого манипулирования данными историки вроде бы получают вывод о центральной роли некоего «общинного хозяйства» в шумерском обществе. Но так ли это на самом деле?..

Во времена Советского Союза, например, колхозники формально считались собственниками земли, но это было именно формальное «владение», которое не имело практически ничего общего с реальной собственностью (в полном смысле этого слова). В действительности землей и урожаем с нее распоряжались не крестьяне (которые вообще мало на что имели право), а колхозное руководство, поставленное и контролируемое (а соответственно, и управляемое) государственными и партийными органами. Колхозники же получали совсем небольшую (часто натуральную) оплату за свой труд и реальными собственниками земли никак считаться не могут.

Нечто аналогичное наблюдается и в Древнем Шумере.

«Представители общинной знати (в том числе и жрецы) наделов на земле храма или вообще не имели, или располагали лишь небольшими наделами, преимущественно на земле возделывания. Из документов купли-продажи мы знаем, что эти лица, как и родичи правителя, имели большие земельные владения, получаемые непосредственно от общины, а не от храма.

О существовании внехрамовой земли сообщают самые различные типы документов, относимые наукой к договорам купли-продажи. Это и глиняные таблички с лапидарной констатацией основных аспектов сделки, и надписи на обелисках правителей, где сообщается о продаже царю больших земельных наделов и описывается сама процедура сделки. Для нас, несомненно, важны все эти свидетельства. Из них выясняется, что внехрамовой землей владела большесемейная община. Под этим термином подразумевается коллектив, связанный общностью происхождения по отцовской линии, общностью хозяйственной жизни и земельного владения и включающий более чем одну семейно-брачную ячейку. Такой коллектив возглавлялся патриархом, который и организовывал процедуру передачи земли покупателю. Эта процедура состояла из следующих частей: 1. ритуал совершения сделки – вбивание колышка в стену дома и возливание масла рядом с ним, передача покупателю жезла как символа продаваемой территории; 2. уплата покупателем цены земельного участка в ячмене и серебре; 3. приплата за покупку; 4. «подарки» родственникам продавца и малоимущим членам общины» (В.Емельянов, «Древний Шумер. Очерки культуры»).

Уцепившись за подобные договора, которые дают хоть что-то согласующееся с представлениями диалектико-материалистического подхода, историки успокоились, упустив из виду целый ряд очень важных моментов.

Во-первых, плата за землю (в продуктах или в меди) в таких договорах была очень низкой, если не сказать символической. Это явное несоответствие между договорной ценой и реальной стоимостью основного средства производства (то есть земли) даже породило у историков версию, что после определенного периода времени «покупатель» должен был возвращать участок домашней общине первоначальных хозяев (хотя никаких актов подобного возврата земли по истечении срока «покупки» среди древних текстов не зафиксировано, как не зафиксировано вообще каких-либо сроков действия прав «покупателя»).

Между тем сами древние шумеры считали, что вся земля в конечном счете принадлежит богам, а следовательно никакого права собственности (в привычном нам смысле этого слова) на землю люди не имеют. И скорее всего речь в договорах шла не о продаже земли как таковой или праве собственности на нее (в современном понимании таких сделок), а лишь о передаче прав управления работами на этой земле.

А во-вторых, нигде ни единым словом не упоминаются какие-либо документы, которые касались бы вопросов управления общинной землей, ее обработки и распределения полученного с нее урожая самими общинниками. При огромнейшем количестве всевозможных хозяйственных документов это по меньшей мере странно. Все, что можно встретить по этому поводу, относится к передаче всех функций управления общинной землей некоему лицу, носящему титул «эн» или «энси» (господин, обладатель, правитель). Именно на него возлагались обязанности по регулированию всей общественной жизни – в том числе и по организации работ на земле.

Эн сочетал в себе функции военного вождя, градоначальника и председателя парламента. Эн и его люди по традиции должны были спрашивать разрешения на свои действия у народного собрания, состоявшего из «юношей города» и «старцев города». Однако даже не получив одобрения собрания или получив его лишь у одной из палат, правитель мог все же решиться на свое рискованное предприятие. Впоследствии роль народного собрания постепенно вообще сошла на нет.

«Кроме должности градоправителя, известен из шумерских текстов и титул lugal – «большой человек», в разных случаях переводимый или как «царь», или как «хозяин». И.М.Дьяконов в своей книге «Пути истории» предлагает переводить его русским словом «князь». Титул этот впервые появляется в надписях правителей города Киша, откуда он, вполне возможно, и пошел. Первоначально это был титул военного вождя, который выбирался из числа энов верховными богами Шумера в священном Ниппуре (или в своем городе при участии ниппурских богов) и временно занимал положение хозяина страны с полномочиями диктатора. Но впоследствии царями становились не по выбору, а по наследству, хотя при интронизации все еще соблюдали старый ниппурский обряд. Таким образом, один и тот же человек одновременно был и эном какого-то города, и лугалем страны, поэтому борьба за титул лугаля шла во все времена истории Шумера…

Крупные должностные лица номового государства, включая жрецов и самого правителя, получали весьма значительные имения по своей должности. На них работали их зависимые «люди», точно такие же, как и на храмовой земле. Не совсем ясно, считались ли такие земли принадлежащими к государственному фонду и находящимися лишь в пользовании должностных лиц или же их собственностью. По всей видимости, это было недостаточно ясно и самим лагашцам» (В.Емельянов, «Древний Шумер. Очерки культуры»).

За всем этим довольно отчетливо просматривается две различные (хотя во многом и схожие) подсистемы единой системы управления – храм и царский двор. Царь (эн или лугаль) не занимается работами на земле. Точно так же, как это имело место в храмах, в системе царского двора работы и обязанности раздавались вместе с наделами – только в данном случае распределялась не храмовая, а «общинная» земля (переданная или «проданная» царю). Сходство двух подсистем прослеживается вплоть до ремесленников и торговцев, которые также со временем появляются при царских дворах (с сохранением таких же отношений, что и при храмах).

Любопытно, что при достаточно развитой ремесленной деятельности и торговле и при явно имевшей место сильной дифференциации общества частной собственности как таковой на ранних этапах Древнего Шумера просто не было. Более того, вся система общественных отношений и законодательство не способствовали развитию института частной собственности, а… тормозили ее!.. Ситуация меняется лишь на более поздних этапах, когда шумерское общество испытывает серьезные изменения, о которых речь пойдет позднее…

Но зачем могла бы понадобиться такая система общества с практически дублирующими друг друга параллельными подсистемами управления?.. В рамках диалектико-материалистического подхода ответа на этот вопрос нет, поскольку  в этом случае одна подсистема оказывается просто-напросто лишней. А вот с позиций версии реальности древних богов (представителей высоко развитой цивилизации) ответ напрашивается сам собой – храмовая подсистема была нацелена на обслуживание и снабжение богов, а главным назначением подсистемы царского двора было обеспечение функционирования самого шумерского общества. Таким образом данные подсистемы не конкурировали между собой, а гармонично дополняли друг друга, исполняя разные (!) функции в шумерском обществе.

Впрочем, большой разницы между двумя подсистемами управления жители Древнего Шумера не видели, на что косвенно указывает тот факт, что в те далекие времена жрецы были практически государственными служащими и не отделялись от основной массы общинников. В шумерском языке нет даже обобщающего слова для обозначения всех культовых должностей – выделяют умастителя, очистителя, окропителя, облачителя статуй, изгонителя злых духов и другие должности, но нет как такового слова «жрец». И это (с позиции представлений древних шумеров) вполне понятно, ведь все они – и жрецы, и общинники, и правители – должны были служить богам…

Любопытно, что в текстах, относящихся к раннему периоду, ничего не говорится о том, каким образом определялась кандидатура на роль главного жреца храма. По самым простым соображениям можно предположить, что главный слуга бога (управляющий всеми остальными слугами) назначался на эту должность самим богом. При этом данную фразу следует воспринимать буквально, ведь боги – не выдумка, а реальные представители высоко развитой цивилизации.

Гораздо больше сведений в древних текстах о руководителе второй подсистемы, хотя и здесь есть некоторые разногласия среди историков.

«Неясным остается и вопрос о процедуре выборов. Царские надписи досаргоновской эпохи, дошедшие до нас из Лагаша, указывают одновременно на наследование престола и на выборы…

Царя выбирает собрание свободных взрослых мужчин, число которых в различных текстах варьируется, но всегда кратно 60 (3600, 36000, 216000). В надписях упоминается обряд передачи избраннику богами всех лучших качеств, атрибутов власти и, кроме того, нового имени…

Документы из архивов горда Шуруппака (XXVI в.) показывают, что в этом городе люди правили по очереди, причем правитель менялся ежегодно. Каждая очередь, по-видимому, падала по жребию не только на то или иное лицо, но и на определенный территориальный участок или храм» (В.Емельянов, «Древний Шумер. Очерки культуры»).

Это порой преподносится некоторыми историками в качестве чуть ли не образца народной демократии, а выборы представляются в этом случае абсолютно свободными, предоставляющими шанс любому стать царем. Но так ли это?..

Достаточно очевидно, что для управления большими массами общинников, для организации их на совместные ирригационные и строительные работы, для управления войском и тому подобных действий кандидат на роль царя должен был обладать соответствующими способностями и навыками. Так что простой очередности или слепого жребия скорее всего не было, а круг кандидатур для голосования был весьма ограничен. И косвенно на это указывает то, что помимо выборов упоминается и наследование престола – ведь сыновья в семье царя могли заранее воспитываться и готовиться к роли управленцев.

Более того, избранный (или наследовавший) кандидат оставался всего лишь кандидатом. Правителем он становился только после утверждения его богом Энлилем, храм которого располагался в Ниппуре. Цари и правители даже похвалялись, что получили власть над той или иной страной от самого Энлиля, что это Энлиль ниспослал им процветание и победу над врагами. Именно Энлиль «называл имя царя», «вручал ему скипетр» и «взирал на него благосклонным взглядом».

Впрочем, и тут были варианты.

«На первый вопрос истории шумерского права – вопрос о процедуре назначения лугалей – до сих пор нет однозначного ответа. В науке устоялось мнение, согласно которому каждый лугаль избирался в священном городе Ниппуре. Но старошумерские царские надписи нередко сообщают о даровании царской власти родными богами энси в его собственном городе. Отсюда можно сделать вывод о неверности утвердившегося мнения насчет Ниппура. Но не стоит спешить с выводами. Например, если взять надписи правителя Лагаша Энметены, избранного царем, то можно встретить такие формулы: «Высокий скипетр определения судьбы Энлиль от Ниппура Энметене даровал»; «Когда Нанше Энметене царскую власть (над) Лагашем даровала…». Здесь мы видим, казалось бы, взаимоисключающие положения: царская власть даруется и богиней-покровительницей династии в месте проживания энси, и владыкой Ниппура Энлилем. На самом же деле это может означать, что утверждение в царском достоинстве проходило в два этапа: сперва по месту проживания кандидата, а затем уже на съезде всех богов и правителей в священном Ниппуре» (В.Емельянов, «Древний Шумер. Очерки культуры»).

Остается лишь отметить, что процедура выборов с последующим утверждением царя была даже выгодна богам, поскольку общинники неизбежно более сговорчиво подчинялись требованиям утвержденного лугаля в том случае, когда они сами выдвигали его (путем выборов) на должность своего правителя.

Календарь земледельца

При описании достижений древних шумеров историки любят приводить в пример так называемый «Календарь земледельца», посвященный детальному описанию сельскохозяйственных работ. Не будем нарушать эту традицию и воспользуемся тем вариантом, который приводится в книге Сэмюэля Крамера «История начинается в Шумере».

Текст «Календаря земледельца» был собран и составлен более чем из десятка клинописных табличек и фрагментов, датируемых началом II тысячелетия до нашей эры, однако никто из исследователей не сомневается в том, что истоки его уходят во времена Древнего Шумера.

Данный документ состоит из более ста строк и представлен в форме советов, которые знающий земледелец дает своему сыну. Советы явно направлены на то, чтобы обработанное соответствующим образом поле дало максимальный урожай.

«Во время оно землепашец поучал своего сына. Когда ты начнешь заниматься своим полем (приступишь к его возделыванию), зорко следи за шлюзами плотин, рвов и запруд, (чтобы), когда ты затопишь поле, уровень воды не поднялся слишком высоко. Когда ты спустишь с поля воду, следи за тем, чтобы пропитанная водой земля сохранила нужное тебе плодородие.

Пусть волы с обвязанными копытами топчут его для тебя, (и) после того как сорняки будут вытоптаны (ими) (и) поверхность поля выровнена, подровняй его окончательно маленькими мотыгами, весящими (не более чем) две трети фунта каждая. (Исполнив это), заставь работника разбить мотыгой следы копыт для тебя (и) разровнять их. Заровняй рытвины бороной, и пусть он обойдет все четыре стороны поля с мотыгой» (строки 1-12).

Строки с 13 по 21 посвящены периоду, когда поле просыхает. Это время следует использовать на то, чтобы подготовить инвентарь к последующим работам. Готовить инвентарь должны некие лица, «послушные тебе», что Крамер переводит как «домочадцы», хотя из самой сути фразы следует, что здесь подразумеваются не столько члены семьи, сколько слуги и подчиненные работники. В пользу именно такой трактовки говорит и то место в этих строках, где особо подчеркивается необходимость привести в порядок бичи, стрекала и другие средства «дисциплинарных взысканий», предназначенные заставлять усердно трудиться как скотину, так и людей.

Этот небольшой «штрих» показывает, что работа на полях была далека от добровольного труда свободных общинников и подразумевала неизбежность определенной системы принуждения.

«Когда твое поле будет снабжено всем необходимым, зорко следи за работами. Когда подпряжешь второго быка к плугу – если один бык подпряжен к другому, то они напашут больше по сравнению с (обычным) – заставь их… один буру; они сделают для тебя… подобно урагану, так что три гура ячменя будут посеяны на одном буру.

Средства к существованию дает плуг! (Таким образом) обработав поле плугом бардиль – (да), плугом бардиль, (а потом) обработав его плугом шукин, повтори (процесс). После того как его (поле) проборонили (и) трижды разровняли граблями и мелко раздробили комья земли молотком, пусть рукоятка твоего бича поможет тебе. Будь нетерпим к лени. Стой над ними (работниками) во время их работы (и) не допускай остановки. Не (отвлекай) работающих в поле. Раз они должны работать в течение десяти (дней) днем и при свете звезд, все их силы должны быть положены на работу в поле (и) они не должны прислуживать тебе» (строки 22–40).

Как легко заметить, здесь опять упоминаются некие работники, находящиеся в подчинении у того, к кому обращен «Календарь». И трудиться в этот важный для будущего урожая период времени они должны на пределе своих сил, поэтому землепашцу запрещается отвлекать их на что-либо иное. Однако некоторую (видимо, наиболее ответственную работу) землепашец должен выполнить все-таки непосредственно сам.

«Когда ты приступаешь к возделыванию поля, пусть твой плуг поднимет для тебя стерню. Оставь свой «закрыватель рта» на плуге… (и) повесь свой…. на тонкий гвоздь. Установи отвал плуга, проложи борозды – восемь борозд проложи на одном гаруше. Чем глубже борозда, тем выше вырастет на ней ячмень» (строки 41–47).

Затем можно приступить непосредственно к севу. Сев производится одновременно с пахотой, при помощи плуга со специальным приспособлением, через которое семена попадают в борозды. Здесь следуют очень четкие и однозначные указания по деталям сева.

«Когда ты приступаешь к пахоте поля, не спускай глаз с человека, который будет бросать семена ячменя в землю. пусть он бросает семена на одинаковую глубину в два пальца (и) высеивает по одному шекелю ячменя на каждый гаруш».

Если семена не попадают достаточно глубоко, землепашец должен переменить лемех – «язык плуга». При этом упоминается целый ряд различных видов борозд (часть из которых не переведена), которые следует проводить плугом в разных ситуациях.

«(Потом) пусть уничтожат все комья, все возвышенные места перепахают бороздами (и) все впадины перепахают мелкими бороздами. (Все это) хорошо повлияет на всходы» (строки 48–63).

Все эти тщательные инструкции направлены на то, чтобы обеспечить семенам наилучшие условия для прорастания и дальнейшего роста – задаются нормы расхода семян по площади, глубина их засева, а также указаны способы создания необходимой степени разрыхления почвы (для получения семенами достаточного количества воздуха).

«После того как молодые побеги пробьются сквозь (поверхность) земли», земледельцу следует вознести молитву богине Нинкилим, покровительнице полевых мышей и прочих вредителей, дабы они не попортили всходы. Земледелец должен также отгонять от поля птиц.

Когда ячмень подрастет и сравняется с узкой нижней частью борозды, это значит, что наступило время для его полива. Когда ячмень «стоит высоко, словно (солома) циновки в середине лодки», наступает время для второго полива. В третий раз земледельцу предлагается полить «царский» ячмень – то есть ячмень, достигший полной высоты. Если при этом земледелец увидит, что влажные зерна ячменя начинают краснеть, это означает появление опасной болезни (самана), которая может погубить урожай. Если же ячмень в хорошем состоянии, земледелец должен полить его в четвертый раз; тем самым он увеличит урожай примерно на десять процентов.

«Когда подойдет время уборки урожая, не давай ячменю склониться под собственной тяжестью, (а) начинай его жать в момент его (полной) силы. Жнец, вязальщик снопов и тот, кто (складывает снопы), – эти трое (работающие вместе) снимут для тебя урожай. Собиратели колосьев не должны наносить тебе ущерба; они не должны раздирать снопы. Пусть земля твоя в каждый день уборки урожая, как «в дни нужды», дает хлеб насущный детям и собирателям колосьев, согласно их числу [по-видимому, имеется в виду, что земледелец должен оставить на поле некоторое количество колосков для нуждающихся детей и подбирающих колосья], (и) разреши им спать (на твоем поле) как (на открытой) болотистой местности. (Если ты исполнишь это), твой бог будет всегда милостив к тебе. После того как ты получишь…. не…., (а) поджарь (немного) сжатого ячменя (для того, чтобы) люди каждый день возносили за тебя «молитву сжатого ячменя»» (стр. 73–86).

Молотьба, которая начинается сразу же после уборки урожая, производится в два приема. Сначала (пять дней подряд) по колосьям возят взад и вперед повозку, а потом молотилку в виде салазок, сделанную из брусчатых перекладин и зубьев, которые привязываются ремнями и скрепляются битумом. Они предназначены для «открывания ячменя». При этом автор текста советует землепашцу перед молотьбой накормить быков до отвала, чтобы их не мучил вкусный запах свежего зерна.

Полный цикл работ завершается процессом веяния ячменя.