Примечательно, что, в архаичные времена у предков древних евреев и перед жатвой (убийством) ячменя, видимо (2Цар.21.9), совершались человеческие жертвоприношения (по принципу: «жизнь за жизнь»).
В древности обряд человеческих жертвоприношений (особенно жертвы сына) вообще был распространен довольно широко. В Европе, например, шведский король Аун (Он), для спасения собственной жизни, принес в городе Упсале в жертву богу Одину девять своих сыновей.
В ханаанейско-аморейском культурном регионе распространение подобного обряда также хорошо подтверждается как письменными источниками, так и археологическими материалами. Так, обычай принесения в жертву детей засвидетельствован у ханаанеев города Аскалона: при захвате города фараоном Рамсесом II, осажденные, взывая о помощи к богам, бросали своих детей с городских стен навстречу вражеским стрелам (египетское изображение). При сходных обстоятельствах моавитский царь Меша (IХ в. до н.э.) принес в жертву главному богу Моава Камошу своего сына (2Цар.3.27): «И взял он сына своего первенца, которому следовало царствовать вместо него, и вознес его во всесожжение на стене. И был гнев большой над израильтянами, и они отступили от него, и возвратились в свою землю». Когда армия Агафолпа подошла к стенам Карфагена, жители последнего, решив, что это связано с гневом божества, сожгли одномоментно более пятисот своих детей, из которых двести – сыновья знатных семейств, – были определены властями, и не менее трехсот было пожертвовано добровольно (Диодор Сицилийский). Во славу Господа вознес своего сына на всесожжение и Авраам. В целях обеспечения Божьего благословения и защиты важных строений, древние евреи при их закладке также приносили в жертву своих детей. Так, когда «Хиэйль, бэйтэйлянин, отстроил Иерихон: Авирамом, первенцем своим он заложил основание его, и Сегувом, млад- шим сыном своим, поставил он ворота его, по слову Господа» (3Цар.16.34). Человеческие жертвы приносились и аммонитскому Милькому, и тирскому Мелькарту (в Карфагене ежегодно приносили Мелькарту одну человеческую жертву).
Жертвование собственных детей (как правило, первенца или единственного сына), по представлениям той эпохи, было героическим актом во имя рода (племени), ради благополучия и процветания всего общества. Отчаявшись, человек жертвовал божеству самое дорогое, ценное, из того, что есть у него. Такая жертва считалась наиболее действенной во времена великих бедствий (война, эпидемии). В древнееврейской мифологии есть сюжет, живописующий как во время Всемирного потопа, когда поднялись Нижние воды Теhомы, рыдающие люди бросали в бушующий поток своих детей. Быть может, этот миф отражает некое реальное событие, произошедшее во время одного из губительных разливов великих месопотамских рек Тигра и Евфрата.

Этиологическое сказание об учреждении человеческих жертвоприношений в Ханаане излагается в «Финикийской истории». Санхунйатон повествует о том, как верховный бог Эл (Илу) во время нашествия какой-то страшной эпидемии соорудил жертвенник и принес в жертву отцу, богу неба Баал-Шамему (Шамемруму), своего первенца от нимфы Анобрет в искупительную жертву. «Финикийская история» изобилует рассказами о подобных жертвоприношениях, причем, угодную богу жертву выбирали по жребию среди нескольких конкурирующих претендентов.
Согласно предположению немецкого семитолога О.Айсфельда, название «Молох» носил сам ханаанский обряд принесения в жертву детей, но не какое-либо божество. И тем не менее, заметим однако, что в договоре тирийцев с Ассархаддоном (667 г. до н.э.) бог Эл, перечисленный после Баал-Шамема, наименован как Баал-Мелех, Баал-Малаки, т.е. – «Молох» (в перечне богов финикийско-хеттской билингвы из Кара-Тепе «Эл – Создатель земли» также следует за своим отцом Баал-Шамемемом).

Неолитический инициационный обряд проведения через огонь (проведения через «mlk»), как засвидетельствовано археологически, со временем развился в ритуал жертвоприношения детей. Этот обряд в пределах нового Древнего мира дольше всего продержался у ханаанеев Карфагена. По Диодору, детей, отдаваемых в жертву, сажали или клали на руки бронзовой статуи Эла (Баал-Мелех, – имя Эла, давшее название обряду; Эл – древнесемитический бог-отец) с головой быка (атрибут неолитического бога-отца), откуда они падали в огонь: «у них была медная статуя Крона (Эла), протягивающая вперед ладонями обращенные к земле руки, так, чтобы дети, положенные на них, скатывались и падали в некую полную огня бездну».
Приведем еще одно красочное описание «mlk». «Статуя Молоха… была колоссального роста, вся из меди, и внутри пустая. Голова была бычачья… Руки у статуи были чудовищной длины, и на огромные простертые ладони клались жертвы; руки, движимые цепями на блоках, скрытых за спиною, поднимали жертвы до отверстия, находящегося в груди (Молоха), откуда они сваливались в пылающее пекло, которое помещалось внутри статуи, на невидимой решетке, а выпадавшие сквозь нее зола и угли образовывали все возрастающую кучу (пепла) между ног колосса. Полагают, что взрослые жертвы сперва закалывались, но нет сомнения в том, что дети клались живыми на страшные, докрасна раскаленные ладони чудовища» (Рагозина З. А., «История Ассирии»).
Следовательно, первоначально в Ханаане люди жертвовали своих детей богу неба Урану (Баал-Шамему, Шамемруму), отцу Эла (Крона), который, в качестве посредника и исполнителя (как это и следует из мифа), возносил их на всесожжение своему отцу (либо это – постоянное искупительное жертвоприношение самого Эла, оскопившего отца). Позднее, когда роли бога Неба и Эла сделались менее значимыми, жертва «mlk» приносилась тому богу, который на данный момент считался главой пантеона, царем богов. В середине второго и в начале первого тыс. до н.э. таким божеством являлся Балу (Ваал-Цафон).
У древних евреев, как выяснилось (Иер.32.35), также бытовал не только очистительный обряд «проводить через огонь сыновей своих и дочерей своих в честь Молоха», но и обряд «Молох»: «всякий… который даст из детей своих Молоху, смерти да будет предан». Отправление «ветхозаветными» евреями этого обряда указывает на повсеместное почитание народом в «допленный» период Ваал-Цафона (Баал-Хаддада), ассоциировавшегося во многих «божественных» ипостасей с Господом Богом.

Останки принесенных в жертву по обету (сожженных) детей традиционно хоронили на специальных кладбищах («тофет») – еще одной разновидности ханаанских культовых сооружений. Такие кладбища (некрополи), обычно устраивавшиеся на окраине города, в частности, найдены при археологическом изучении многих приморских городов Финикии. «Тофет» являлись «неотъемлемой частью пунических городов, они существовали, пока была жива пуническая цивилизация».
В Ветхом Завете термин «тофет» упоминается, например, в книгах Иер.(7.31) и 4Цар.(23.10), и только, как «Тофет, что в долине сыновей Еннома». В книге Ис. (30.33) говорится, что «Тофет давно уже устроен; он приготовлен и для царя, глубок и широк; в костре его много огня и дров; дуновение Господа, как поток серы (явная ассоциация с преисподней), зажжет его».
Обычно «тофет» представлял собой закрытый двор, внутри которого «находилась небольшая часовня размером всего в 1 кв. метр с собственным двориком, к которому вел лабиринт загородок». Считается, что здесь, во дворе ханаанейского тофета, не только хоронили, но и приносили в жертву детей. Над каждой закопанной урной с останками, «ставилась стела с именем жертвователя и призывом к богу или богине принять этот дар. Когда двор заполнялся, он мог выравниваться, и в новом слое вновь располагались урны с останками детей».

На древнем Ближнем Востоке достаточно широко было распространено представление о «договоре», «завете», между божеством и человеком. Одно из ранних проявлений этой концепции обнаруживает шумерский текст «реформы» Уруинимгины (ХХIV в. до н.э.), завершающийся словами: «Чтобы сироте и вдове сильный человек ничего не причинил, он (Уруинимгина) заключил с богом Нингирсу этот завет». Одно из поздних упоминаний этой доктрины содержится в финикийской надписи VII в. до н.э., где сказано: «(бог) Ашшур установил с нами… завет неба и земли, навсегда, завет Баала, владыки Земли». В Древнем Египте, судя по тексту Большого папируса Харриса, с каждым из богов, владеющих собственным домом (храмом), заключался договор о характере жертвоприношений ему: наводя порядок в стране, фараон Сетенехт «ввел храмы во владение божественными приношениями, дабы жертвовать их богам, согласно обычным договорам с ними».
«Завет» Господа Бога с еврейским народом представлен в Танахе: Если вы «будете Моим народом, (то) и Я буду вашим богом» (Иер.10.13); или «если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой, то будете Моим уделом из всех народов» (Исх.19.5). При заключении «завета» с Господом у горы Синай, была принесена жертва, и Моисей окропил народ кровью со словами: «вот кровь завета, который Господь Бог заключил с вами обо всех словах сих» (Исх. 24.8).
Много ранее (лет на семьсот), в Ханаане, при заключении «завета» (договора) Авраама с Богом, использована другая «технология». В Книге Бытия повествуется о том, как Господь повелел Аврааму: возьми Мне трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу, трехлетнего овна, горлицу и молодого голубя. Богопослушный праведник Авраам взял всех их, рассек пополам и положил одну часть против другой; «только птицу не рассек». «Когда зашло солнце и наступила тьма… дым… и пламя огня прошли между рассеченными животными».

Для выявления истоков этого обычая обратимся к материалам археологии.
При раскопках Гезера Макалистером, в одном из древнейших могильников (пещере-цистерне) были обнаружены 14 лежащих мужских скелетов и один – шестнадцатилетней девушки. Сохранилась только верхняя часть туловища девушки, ниже ребер тело было отсечено, а тазовые кости и ноги в захоронении вообще отсутствовали. Много древесного угля, найденного между костями в могильнике, показывает, что здесь происходили жертвоприношение и погребальное пиршество или какой-либо иной торжественный погребальный обряд. Под фундаментом одной из стен Гезера, около останков двух мужчин, лежал расчлененный скелет юноши в возрасте около семнадцати лет. Его тело также было расчленено ниже ре- бер, а нижняя часть и конечности отсутствовали. Тот же необычайный способ погребения зафиксирован более, чем в двенадцати случаях на погребальном поле конца каменного века в Галльштадте, Австрия.
По поводу мальчика и девочки, убитых и разрезанных пополам, Дж.Фрезер предлагает следующее толкование: это были жертвы, принесенные ханаанеями при заключении очень важного, возможно, судьбоносного, договора. Договаривающиеся стороны прошли между частями человеческой жертвы, подобно тому, как древние евреи при заключении договора проходили между двумя половинами убитого теленка («резать договор»). Такой обычай основывается на идее возмездия: разрезание жертвы пополам символизирует участь клятвопреступника (благодаря действию симпатической магии).
В договоре с Авраамом Бог проходит между частями жертв, как одна из договаривающихся сторон; проходит ночью, при Луне, в виде огня и дыма.

Отметим, что в городе Мари, где проживало много амореев, заключение договоров сопровождалось, как и у евреев Ханаана, закланием жертвенных животных.

В более поздние времена у евреев тот, кто приносил клятву, окроплял себя кровью принесенных в жертву животных – «кровью завета» (по-видимому, со времен Моисея). Этот древний обычай и сейчас отправляется племенами малов и баков на юго-западе Эфиопии: человек, «рассекающий» животное, мажет себя его кровью (не исключено, что этот обычай – древнеегипетское наследие).

или наоборот – пришло в Египет из Эфиопии…

В общем, резали и резали… По всякому разному поводу… Кровь лилась рекой.

Древний Ханаан был типичной страной религиозного синкретизма: на культы местных богов (натуфийские, «керамического неолита» (куро-араксские) и аморейские (древнесемитские)) легко накладывались заимствованные, – египетские, шумеро-аккадские и позднее – греческие. Раздробленность страны, существование независимых городов-государств, неравномерное (региональное) влияние иноземных этических и религиозных представлений, привело к почитанию ханаанеями множества божеств, функции которых часто переплетались, а божества сливались. Порой унаследованные от седой старины божества, сохраняя (а иногда и нет) пре- жние имена, приобретали новые черты. Древние наименования ханаанских богов, как было общепринято повсеместно, табуировались и, в конечном счете, утрачивались (как это случилось и с именем Господа евреев), заменяясь со временем новыми эпитетами и синонимами (изначально любое имя бога – эпитет). Помимо главных богов “баалами” (“хозяин, владыка”) в Ханаане назывались и многочисленные божества – обитатели (хозяева) гор, долин, ручьев, рощ и полей. Наименования многих богов были связаны с родом их функций, явлениями природы, с небесными телами.

Наряду с общеханаанейскими (общность диктовалась образом жизни и заключалась в том, что центральное место в религии ханаанеев занимали раннеземледельческие протоханаанейские календарные мифы и культы богов плодородия), существовали и местные, оригинальные, культы. Так же как и в городах-государствах Шумера, в различных городах Ханаана складывались свои мифологические циклы: и типологически сходные сказания, и свои, местные, оригинальные версии космогонических воззрений. Каждый город стремился иметь свой пантеон богов с полным набором сакральных возможностей. В частности, пантеон города Угарита (второе тыс. до н.э.) состоял более чем из тридцати богов и богинь (антропоморфного вида), наделенных человеческими страстями и слабостями.
Начиная с первого тыс. до н.э., выдвигаются на передний план боги-покровители городов-государств. Так, в Тире сделался наиболее почитаемым бог Мелькарт («царь города», хан; он же – «Звездохитонный Геракл»), покровитель мореплавания и колонизации, культ которого, в основном, являлся одной из вариаций общеханаанского поклонения царю богов Баал-Цафону (Ваалу) и также связывался с представлениями об умирающем и воскресающем божестве.
До нашего времени дошли Библские, Сидонские, Тирские и Беритские (Бейрутские) отрывки мифов, содержащие зачастую протоханаанейские (не аморейские, семитические) фрагменты космогонии, обнаруживающие мифопоэтические точки соприкосновения всего лишь в ряде пунктов (особенно описывающих начало творения).

О происхождении ханаанской космогонии высказаны самые противоречивые предположения. Так, большинство ученых принимает Библскую версию за собственно ханаанскую (полагая египетское или греческое влияние незначительным). Некоторые даже склонны считать эту версию одним из источников ветхозаветной космогонии. В частности, подчеркивается тождество имен божества: Эл, Элион и Адонай, – и у библян, и у евреев (которое, по-видимому, объясняется тем, что иврит – также один из диалектов ханаанейского языка, где, например, «Адонай» – «Господин, Господь» и на иврите, и на кенааните; а «эл, ил» – общесемитское, но, возможно, и протодравидийское (натуфийское) наименование бога (также как и «бал, вал, ва(а)л»). На «удивительные аналогии, замечающиеся местами между двумя рядами преданий (Книга Бытия и «Финикийская история»), и (параллели) похожие на эхо, донесшееся от одного (предания) до другого» обратил внимание уже в 1858 году знаменитый семитолог Э.Ренан (еще не знакомый с артефактами из Месопотамии).
Библская версия творения, переведенная на греческий язык ритором Филоном из Библа (конец I в. н.э.), и дошедшая до нас в виде этого перевода, изложена в «Финикийской истории» гражданином Берита Санхунйатоном, который сообщает, что приведенный им текст «был найден в Космогонии Таавта (Тота, египетского бога знаний)». Согласно Порфирию, автору сочинения «Против христиан», отправной датой жизни и деятельности ханаанейского историка можно считать последнюю четверть второго тыс. до н.э.. Свою информацию Санхунйатон, «любознательный, ученейший» человек, «стремившийся познать начало всех начал» (характеристика Филона Библского), позаимствовал у Иеромбаала, его современника, жреца бога Йево, главного бога Берита; который, в свою очередь, почерпнул свои знания из древних городских хроник и храмовых записей.

Значит, существовал какой-то документ под названием «Космогония Тота»!?.