Среди брахманистских обрядов есть такие, что преследуют благую цель, но существуют и вредоносные. И важно иметь в виду, что следовать дхарме означает выполнение первых, но ни в коем случае н вторых. Складывается странная картина: оказывается, что вечные Веды учат совершать зло. Для комментатора такое толкование Вед, разумеется, неприемлимо. Правда, его ответ не чужд некоторой доли казуистики. “Злые” жертвоприношения, смысл которых состоит в нанесении вреда другим людям, описываются в священных книгах не для того, чтобы благочестивые приверженцы брахманистской традиции действительно совершали их и думали, будто при этом они выполняют дхарму. Такие предписания заключают в себе, по его мнению, лишь одну мысль: существуют обряды, с помощью которых можно достигнуть злых, разрушительных целей. Но это не значит, что Веды призывают к совершению зла.

наличие “злых” обрядов в Ведах говорит об истинном отношении богов к людям, которым этими самыми богами и были даны эти самые Веды…

“Знание незыблемого предписания, основанного на природной связи слова с (обозначаемым) предметом, (в ситуации), когда предмет недоступен восприятию, – таков, по мнению Бадараяны, напротив, источник знания (о дхарме), так как для него характерна безотносительность (к предмету, месту, времени)”.

“Неразрывная связь слова с предметом не возникает после возникновения слова и предмета; она существует изначально. Природное соединение слова и предмета представляет собой обоснование дхармы…”.

Сам, своими силами, человек не может узнать, в чем состоит его дхарма, просто-напросто потому, что у него нет для этого способа. Но в распоряжении настоящего человека, т.е. человека, принадлежащего к брахманистской традиции, есть другое средство познания. Это слово – шабда; и оно воплощает вечную, незыблемую истину, не зависящую от времени и места. Между словом и тем предметом, который это слово обозначает, существует изначальная и нерасторжимая связь… А коль скоро это так, Веды, состоящие из слов, заключают в себе полную, абсолютную истину.

…жертвоприношение – это в первую очередь подношение богу бхоги – ритуальной пищи.

Именно пищи – прямым текстом…

Жертвоприношение… производится вовсе не для того, чтобы добиться чьего бы то ни было расположения, а для того, чтобы достичь определенного результата. Этим результатом является таинственная чудесная сила, не приходящая к человеку извне, но “вырастающая” из глубин его существа. Эта сила… не появляется. Конечно, по истечении каждого отдельного обряда. Благочестивый арий обретает ее, лишь подойдя к концу длительного и напряженного ритуального пути, а тем самым – и к финалу пути земного. Апурва [эта сила] представляет собой итог человеческой жизни, ее окончательное завершение, последний – и подлинный – результат всего содеянного человеком.

То, что исследователи так часто принимали за “атеизм”, было в действительности способом объединения под одной крышей любых местных культов, любых частных – с точки зрения индуистской дхармы – форм народной религиозности. В каждой деревне есть свои боги, которым издревле, изо дня в день приносятся жертвы. Ниспровержение старых идолов и провозглашение новых – трудное и неблагодарное дело. А потому не ведийские божества должны стать предметом поклонения тех, кто еще недавно не догадывался об их существовании, но сам обряд, наделяющий человека чудесной силой.

Почему же представления бодрствующего, в отличие от сновидений, являются четкими и определенными? …дело в том, что образы, возникающие в сознании бодрствующего человека, имеют твердую основу – предметы, которые он видит перед собой. Если бы это было не так, то между сном и явью не было никакой разницы.

…в отличие от всех остальных книг на земле, Веды существуют вечно; они не имеют автора, и, следовательно, при их создании некому было ошибиться.

“…из (ведийского) речения “Жертва есть средство” можно сделать вывод: “Раз существует средство, должен быть и результат””.

В Ведах часто речь идет о том, что явным образом противоречит житейскому опыту человека. Принято считать, что жертвоприношение совершается ради того, чтобы получить результат. Но именно этот результат всегда остается недоступен органам чувств.

В VIII в. начинается эпоха веданты. Эта школа индийской философии формируется позже других – но быстро наверстывает упущенное: именно она создает основу нового синтеза классических систем и превращает их в конце концов в свои разделы. И становится не только обобщенным выражением философии индуизма, но и ее олицетворением.

…Шакьямуни отвечал “благородным молчанием” на вопрос о природе нирваны. Бессмысленно рассуждать о том, что никогда не становится предметом обыденного человеческого опыта, что никогда не присутствует с мире страдания и для описания чего непригоден человеческий язык. Понять, что такое нирвана, можно лишь достигнув ее.

Что же касается Шанкары, то в его учении эта проблема решалась по-другому. Не то чтобы он не осознавал, что возможности словесного выражения столь тонких, сложных или, как выразился бы он сам, “высших” сюжетов, неизбежно ограничены. Но само освобождение от страдания он представлял себе иначе. Его необходимо не достигнуть, а осознать. Нет нужды куда-то идти и преодолевать препятствия, столь же иллюзорные, как и сам мир явлений. Чтобы соединиться с мировой душой, душе отдельного человека не надо пускаться в далекий путь. Не переживания человека, а сама возможность их осмысления, не чувства, а их логическое выражение – вот что действительно важно. Как бы ни отвлекала нас от этой истины череда случайных событий, Брахман и атман всегда составляют единое целое. Цель путешествия достигнута прежде, чем мы тронулись в путь. Весь вопрос состоит только в том, чтобы это понять. Иначе говоря, нет нужды в преобразовании действительности. Необходимо лишь одно – преобразование человеческого ума. Такая трансформация сознания и есть практика веданты.

К этому ведет вся идеология индуизма !!! Нет необходимости в изменении действительности…

Чаще всего люди связывают представления о своем “я” с телом. Так рассуждают, например, приверженцы локаяты – “мирской” философии, отрицающие закон кармы. По преданию, боги внушили своим противникам – асурам – идеи локаяты, чтобы сбить их с толку и тем легче одержать над ними победу.

…Ниргуна-Брахман. “Брахман, лишенный признаков”, отличается от образа Бога в религиях библейской традиции не только своей безличностью. Если и истолковывать его как своеобразное божество, то сразу же обнаружится удивительное обстоятельство: это божество, выступающее в качестве источника всего сущего, тем не менее, вовсе не создает мир. Оно делает вид, что создает его. Бог-фокусник занят космической игрой, в ходе которой возникают только миражи. На самом же деле существует лишь факир – иллюзорны даже зрители, следящие за его действиями…

Наличие в Индии безличностных богов вполне естественно; ведь там человек представляется частью единого не только всего живого, но и всей вселенной (включая неодушевленную ее часть)… Поэтому мифология Индии и столь безразлично смешивает богов-личностей (существовавших реально и зримо) и богов-субстанции (или богов-сил)…

…подобно обоим своим историческим предшественникам, основоположник двайты совершает паломничества к святым местам на север – к исконным землям ариев.

А может быть не к землям ариев, а к Тибету ??? Хотя откуда взялись арии, и кто они вообще – тоже вопрос вопросов !!!

У автора индийцы прямо-таки стремятся показать свою сопринадлежность к ариям (авторам Вед – по его версии); но Третий Рейх с Гитлером во главе стремился к тому же ( и на близкой идеолого-мифологической основе, как “высшая” раса). Так кто же такие арии (если о них есть лишь косвенные лингвистические данные)… Это, пожалуй, одна из величайших загадок истории !!!!

Традиционное для Южной Азии обожествление животных и поклонение статуям – вот что определяло границу, разделившую сикхов и индусов. Образ Всевышнего, представление об аллахе, сотворившем мир, – вот что было неприемлимо для них в мировоззрении мусульман. Ибо и то и другое, с точки зрения наследников Кабира, – не что иное, как осквернение единственно реального бога, не имеющего ни лица. Ни имени. Все сущее и зримое – только отблески божественного огня, только майя, только результат вечной игры, которой безличное божество тешит себя, не замечая, как сменяют друг друга века и тысячелетия.

Однако есть в этом иллюзорном мире и нечто подлинное, т.е. имеющее божественную природу. Пусть недопустимо изображать бога, т.е. отождествлять его со зримым и преходящим, – то, что доступно воображению отрешенного от повседневной жизни саньясина, немыслимо для воина. В поэзии сикхов безличный бог предстает в образе гигантского огня, искры от которого разлетаются далеко вокруг. Эти искры и есть человеческие души.

Заброшенные в мир, они [души] обречены скитаться из одной телесной оболочки к другой, подчиняясь закону кармы. Прекратить это мучительное и бесплодное странствие не помогут ни жертвоприношения, ни умерщвление плоти, ни аскеза, ни далекие паломничества, т.е. ничто из того, к чему прибегают индусы и мусульмане. Единственное, что приводит к цели. – это добрые дела. Ими очищается душа, преданная богу.

Средством освобождения от кармы становится следование законам общины, и дисциплина воина приобретает черты ритуала. Очищение единственно реального Абсолюта от идолов и суеверий еще раз привело человека к обожествлению самого себя. В этот тезис необходимо, разумеется, внести важное уточнение: не “себя”, а “нас” – не отдельного человека, а сплоченной и неразделимой на отдельных индивидов хальсы. А хальса, как и любая община, немыслима без совместных действий, призванных символизировать ее единство.

И все же главное, что сближает сикхскую религию с верованиями тех, кто пришел на земли Пенджаба в середине второго тысячелетия до н.э., – это культ священного текста.

…почитание не только учения, завещанного великими наставниками, но книги, ставшей его хранилищем, не только истины, но и – наравне с ней – ее чувственного воплощения, демонстрирует неизменность индийского характера, не утраченного сикхами.

Почитатели Кришны и Радхи, сторонники учения Радхасвами видят средство освобождения от сансары в воспроизведении преданий о пастушке, ставшей возлюбленной божества. Во время своих церемоний они переодеваются подругами Радхи.

Согласно представлениям почитателей трех гуру, божество, истинное имя которого – Радхасвами, существует в трех мирах, и в каждом из них оно выглядит по-разному. Первым из таких миров является мир духовного. Здесь божество безлично и подобно океану.

Второй мир почитатели Радхасвами называют духовно-вещественным, или духовно-материальным. Здесь божество можно сравнить с волной в океане; оно имеет ту же природу, но отделяется от безличной и бесформенной первоосновы. В этом мире оно предстает перед нами в образе Брахмы, и здесь же пребывают души, достигшие той цели, которую буддисты именуют нирваной, а мусульманские святые – лахут. И, наконец, третьим и низшим является вещественный, или материальный мир, представляющий собой игру земных событий. Божество выступает здесь в качестве демиурга, “мастера-ремесленника”, творящего все сущее; в этом низшем мире возникают и души людей, утратившие единство с божественной первоосновой – их почитатели Радхасвами уподобляют каплям океанской воды.

Практическая сторона религии развита у приверженцев трех гуру значительно больше, чем в учении Брахма-самаджа, носящем скорее умозрительный характер. Утраченное единство с безличным Абсолютом можно и необходимо восстановить, как они полагают, посредством сурат шабд йоги. Для того чтобы исчезнуть вновь в водах божественного океана, необходимо внимать его шуму; чтобы слиться с ним, существует лишь один способ: слушать вечное слово (шабду). Оно звучит в глубине человеческой души, но уловить его человек в состоянии только в том случае, если он будет применять особую технику.

При всей множественности богов Индии, разнообразии сект и их мировоззрения, многообразии практических техник и т.п. поражает весьма и весьма узкий перечень психологических приемов в их основе. При этом сюда пристыкованы и схожие верования Тибета, Китая и Японии…

Соединение йоги с западным естествознанием составляет сущность учения. Приверженцы которого в 1890-х годах создали секту, именуемую Дев-самадж (Общество бога). Ее гуру стал брахман Сатьянанд… правда, его собственное учение окрашено в довольно тусклые тона. Размышления о безличной сущности божества, дополненные инъекцией британского позитивизма, привели брахмана с инженерным образованием к выводу, что никакого божества, управляющего миром, вообще нет. Его же место в картине мира, нарисованной основателем Дев-самаджа, заняли две вечные сущности – материя и энергия. Отверг он и представление о переселении душ – согласно учению Сатьянанда, судьба дживы зависит от поступков ее обладателя: дурные дела ведут душу к деградации и уничтожению, а благие – пробуждают в ней чудесные силы. Под стать теории была и предложенная им практика освобождения от сансары: так как сам он сумел эти силы пробудить, то нет ничего удивительного в том, что его путь подходит и другим. Существует, однако, условие, которое эти другие непременно должны соблюсти – почитать его как истинного бога (сатья дева).

…бывший ученик гуру Дев Ратан, некогда отвергнутый им, основал новую секту – Общество стремления к высшей жизни…

Индия – благодатное почва для новых религий, поскольку там весьма высокий уровень терпимости к новым идеям (под старой личиной)…

Почитатели Кали отождествляли колонизаторов с теми демонами, на черепах которых она танцевала свой победный танец.

Арии, по его [Даянанда, основатель Арья-самаджа] мнению, пришедшие в Индию из Тибета, когда-то основали здесь цветущие империи. Но затем началась великая порча.

Если мысль витает в воздухе, то от нее никуда не деться…