Крайней западной точкой, где найдены тексты старовавилонского времени с хурритскими личными именами, является город Алалах в нижнем течении Оронта. Во времена, соответствующие VII слою Алалаха (первая половина XVII в. – приблизительно до 1560 г.), около половины всех выявленных имен – хурритские, а доля лиц с хурритскими именами среди жителей, известных нам по именам, составляет около трех восьмых. В табличках, найденных в Шагир-Базаре (Ашнакум (?)) в пределах треугольника Хабура, хурритских личных имен несколько меньше, но все же их количество значительно (минимум 20 %). И найденные в Телль ар-Римахе (Карана, или Катара), между Ниневией и Джебель Синджаром, клинописные тексты старовавилонского времени также содержат многочисленные хурритские имена.
Как в Шагир-Базаре, так и в Римахе имена встречаются прежде всего в списках, касающихся выдачи продовольствия работникам, прибывшим в данное место то ли в качестве военнопленных, то ли как купленные рабы. Возможно, что ситуация здесь принципиально та же, что и в Мари, где хурритские имена преимущественно приводятся в подобного же рода списках и где, надо полагать, хурриты не составляли сколько-нибудь заметной доли населения. В Мари носители хурритских имен, судя по роду их занятий, принадлежат к нижним слоям населения, и в тех случаях, когда их происхождение удается установить, оказываются набранными в Северной Месопотамии.

В текстах, найденных в верхнем течении Нижнего Заба, в Шушарре, возможно идентичной неоднократно называемому в период III династии Ура Шашруму, упоминается местный правитель Кувари. Кроме того, часто встречающиеся в этих текстах хурритские слова и имена позволяют сделать вывод о значительном присутствии здесь хурритоязычного населения.
Дальше на юг, на месте древнего Гасура, возник город Нуза, который в XV-XIV вв. имел хурритоязычное население. Причины переименования города, которое можно датировать первой половиной XVIII в., пока неизвестны. Однако мы вправе с определенной степенью вероятности предполагать, что преобразование прежнего городского святилища, посвященного Иштар, в двойной храм может быть связано с основанием нового или с переименованием старого города. В храме наряду с Иштар, которая была отождествлена с хурритской Шавушкой, по-видимому, стал почитаться хурритский бог Бури и царь богов Тешшуп, чей культ, возможно, приобрел особое значение благодаря новой волне хурритских переселенцев. Бросается в глаза тот факт, что имя этого бога, позднее возглавившего хурритский пантеон, в текстах XV и XIV вв. стало самой распространенной составной частью личных имен, тогда как в хурритских именах до периода Мари оно играло ничтожную роль и по частоте употребления не шло ни в какое сравнение с элементом личных имен -alai.

О сильном этническом натиске в хурритских областях на окраине Месопотамии свидетельствует тот факт, что рабы были одним из важнейших предметов экспорта как в Верхней Месопотамии, так и в районах к северо-востоку от Тигра. Старовавилонский документ времени Самсудитаны (1561-1531) упоминает о деловой поездке одного купца, в ходе которой был куплен раб из Субарту. В другом тексте того же времени идет речь о покупке рабыни из Северной Месопотамии (mat birlti). К востоку от Тигра города Ашух и Лубди, расположенные у южной границы хурритских земель, служили рынками хурритских рабов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в центре Вавилонии мы наталкиваемся в это время на хурритские имена, как это уже было в источниках, относящихся к III династии Ура. Особенно много таких имен встречается в текстах из города Дильбат.
Прямые сведения об этническом натиске на восточных окраинах дают письма из Мари, согласно которым жители Загроса, именуемые туррукеями, мучимые голодом, нападают на поселения, чтобы добыть съестного. Некоторые из немногих известных нам имен туруккеев, в частности имена их предводителей, являются хурритскими.

Во второй половине XVIII в. Шамши-Ададу, отпрыску династии, сидевшей в Терке на среднем Евфрате, но потом свергнутой царями Мари, удалось, вероятно не без вавилонской поддержки, овладеть ассирийским городом Экаллатумом и, уже сидя здесь, свергнуть староассирийскую династию и завладеть Ассирией. В конце концов он добился контроля над обширным районом, границы которого лишь приблизительно совпадали с Евфратом на западе и юге и с горами Загроса на востоке. Основу владений Шамши-Адада составляли три региона: область верхнего Хабура и его притоков с главным городом Шубат-Энлилем (Телль-Лейлан(?), где обычно прибывал сам Шамши-Адад, Ассирия, управлявшаяся наследником престола, и область среднего Евфрата вокруг Мари, подвластная более молодому принцу.
Сложная система проявлений лояльности и демонстрации военной силы удерживала кочевников, живших в симбиозе с культурным ареалом, от насильственных вторжений на его территорию, тогда как контроль над поселениями речных долин сохранялся благодаря лояльности аморейского и хурритского населения по отношению к местным властям. Таким образом царство Шамши-Адада было весьма непрочным государственным образованием. Оно находилось в очень сильной зависимости от дипломатического искусства и военного престижа его правителя, и со смертью последнего неминуемо прекратило свое существование. В то время как наследник престола Ишме-Даган сумел сохранить свою власть над Ассирией, Мари возвратилось к наследнику прежней династии Зимрилиму, а Северная Месопотамия распалась на множество мелких царств. В такой ситуации мы застаем ряд верхнемесопотамских царьков с явно хурритскими именами, например: Аталь-Шенни из Бурундума и Шукрум-Тешшуп из Элахута. И в верховьях Тигра севернее Ассирии, а также к востоку от Тигра, засвидетельствованы многочисленные правители с хурритскими именами. Среди них Нанипшавири из Хабуратума, Шаду-Шарри из Азухинума и Тиш-ульме из Мардамана.

Северная Сирия со своей метрополией Халабом (Алеппо) сумела оказать сопротивление экспансии государства Шамши-Адада, и после его смерти оказалась одной из наиболее значительных держав Переднего Востока. После того как наследник престола страны Мари Зимрилим нашел убежище в Халабе и благодаря женитьбе установил родственные связи с местной правящей династией, а затем не без помощи своего халабского тестя сумел овладеть городом своего отца, коалиция Халаба и Мари стала неизбежной. И если источники более чем сто лет спустя рассматривают Халаб как столицу «великого царства», то это всего лишь отражение только что описанной ситуации, характеризуемой бесспорным главенством Халаба в Северной Сирии.
К западу от Евфрата находилось помимо Халаба еще несколько государств, не упускавших случая с помощью Мари уберечься от перевеса превосходящих сил Халаба. Прежде всего, здесь имеются в виду Каркемиш, Уршум и Хашшум, из которых точно локализован лишь первый, находившийся на Евфрате, у современной турецко-сирийской границы. Хашшум ищут к северо-востоку от Халаба – западнее или восточнее Евфрата, но нами будет предложена другая его локализация. Из писем, найденных в Мари, известны имена царей Уршума и Хашшума, соответственно Шеннам и Анишхурби. Оба имени, возможно, хурритские, но окончательно это пока не доказано.

Почти не поддается выяснению, насколько велика была доля хурритского населения и его культурного, в частности религиозного, наследия к западу от Евфрата в период Мари. В дальнейшем, приблизительно до 1560 г., в Халабе и Алалахе, несмотря на сохранение аморейской традиции в отношении царских имен, хурритское влияние отчетливо ощущается не только в ономастике, но и в пантеоне, и в ритуальной терминологии. И когда Ландсбергер применительно к Халабу, Уршуму, Хашшуму и Каркемишу говорит о «четырех хурритских царствах к западу от Евфрата», то такую оценку можно считать правильной, хотя применительно к Каркемишу и должна быть сделана известная оговорка. Так как в это время (приблизительно 1695–1560), насколько возможно судить, не происходило никаких особых потрясений, то появилось стремление ситуацию в Халабе, Алалахе и Хашшуме в XVI в. экстраполировать в XVII в. Это столь же сомнительно, как и неподкрепленный ясными свидетельствами вывод о том, что в период Мари хурритское переселение на территорию между Евфратом и Средиземным морем еще не начиналось. Бесспорного, terminus post quem для переселения хурритов в Северную Сирию письменные источники этой поры, не говоря о значительно более ранних текстах из Эблы, пока не дают.

Ход событий вслед за распадом царства Шамши-Адада напоминает ситуацию после падения царств Аккада и Ура в том смысле, что здесь снова, уже в третий раз, отмечается усиленный приток хурритоязычного населения. В политико-экономическом отношении этот процесс мог неизменно протекать аналогичным образом: крушение обширных политических структур вслед за утратой военного и административного контроля ведет к деградации экономического взаимодействия; свертывается торговля на дальние расстояния, урбанизация идет на спад, оросительные сооружения приходят в негодность, площади обрабатываемых земель сокращаются, а взамен широко распространяется разведение мелкого рогатого скота. Аграрное производство приходит в упадок, опускаясь до уровня мелких сельских хозяйств, способных удовлетворять только собственные потребности. Для жителей горных пограничных районов все это означает полную потерю относительной стабильности, которой им удалось достигнуть путем использования экологических ниш в виде разнообразных форм «горного кочевья» в сочетании с торговым обменом и посреднической торговлей с соседним культурным ареалом. В результате часть населения оказывается вынужденной расстаться с привычным образом жизни и двинуться на земледельческие равнины в поисках новых возможностей для существования.

Уж больно похоже на высасывание из пальца… Если войн нет (хотя бы больших), то чего бы крестьянам не жить на своем месте?.. Расти себе урожай – и все. А тут надо еще новые земли не только заселить, но и освоить и приспособить под собственные нужды. Абсолютно нерационально!..

Внедрение пришельцев осуществлялось в равной мере мирным и военным путем, тогда как вновь возникающие политические структуры несут на себе все признаки военного захвата территории и подчинения сохраняющихся поселений на квазифеодальный манер системе ценностей военной элиты, все более осваивающейся с ролью крупных землевладельцев. Этот процесс засвидетельствован многочисленными источниками из архивов города Нузы, находившегося в расположенной к востоку от Тигра стране Аррапха; однако данные источников с точки зрения генезиса отражаемого ими общества еще почти не рассматривались.
Среди пришельцев из восточноанатолийских горных областей были группы говоривших на индоевропейском наречии – архаической форме индоарийского. В историографии Древнего Востока этот факт привлек к себе особое внимание, и в первой половине нашего века получил интерпретацию, на которой сказались расовые теории, имевшие хождение в то время. В дальнейшем основательная перепроверка небольшого языкового материала, дошедшего до нас, позволила ученым прийти к известному согласию, хотя сама дискуссия велась подчас в острой полемической форме, не внушавшей особых надежд на такой конечный результат.

и здесь «конвенция детей лейтенанта Шмидта»…

Что касается общеисторической оценки, то наиболее спорным является следующий вопрос: проникли ли в Плодородный полумесяц индоарийскоязычные группы, пришедшие с Закавказья, вместе с хурритами или же индоарийские языковые элементы восходят к контактам хурритов с индоарийцами на пути последних в Индию и Иран. Эти контакты, если они действительно существовали, должны были иметь место в Закавказье, вопреки тому, что там, судя по языковой ситуации второго тысячелетия, скорее мог употребляться протоурартский язык, хотя и родственный хурритскому, но к интересующему нас времени, то есть к первым векам второго тысячелетия, уже успевший от него отделиться. Вторая модель была бы подтверждена, если бы в Индии обнаружились хурритские или (прото)урартские заимствования; однако их присутствие здесь до сих пор доказать не удалось. Очевидно, заимствования шли в одном направлении, а именно из индоарийского в хурритский язык. Ввиду того, что остатки индоарийского – речь идет об именах богов и личных именах, а также о группе терминов, связанных с тренингом лошадей, – встречаются, прежде всего, в связи с династией Митанни, можно предположить, что под влиянием индоарийских пришельцев в Закавказье возникла традиция царских имен, которая благодаря династической преемственности продвинулась более чем на 500 км в юго-западном направлении и получила распространение в Северной Месопотамии, в государстве Митанни. Такое объяснение означало бы замену мифа об индоиранском владычестве, с полным основанием подвергавшегося критике, другим мифом, хурритским. Более убедительна иная модель, согласно которой группы, говорившие на индоарийском, отделились от основного потока племен, шедших через Иран в Индию, и, в конце концов, вместе с хурритами попали в струю, направлявшуюся в Плодородный полумесяц. При этом они были быстро ассимилированы хурритоязычной средой, несшей на себе сильный отпечаток древнемесопотамской и древнесирийской культуры. Возможно, что они весьма рано утратили свой язык. По другой теории, митаннийские индоарийцы первоначально относились к гурганской культуре на юго-восточном побережье Каспийского моря, а причиной их переселения в Верхнюю Месопотамию было вторжение иранских племен.

Тут запросто можно обойтись без всяких переселений. Речь идет лишь о смене правящей верхушки, да о распространении искусства коневодства, в котором терминология введена «извне» – богами, научившими людей (отсюда и почтение к именам этих богов, которые в том числе могли и поставить руководителей-царей, получивших соответствующие имена).

О роли индоарийцев в предыстории государства Митанни мы можем судить только по нескольким личным именам и словарным заимствованиям, которые все же позволяют прийти к определенным выводам об историческом значении этой группы. Все цари складывавшейся в XVI в. хурритской империи, в дальнейшем получившей название Маиттани, а затем Митанни, носили, насколько нам известно, нехурритские тронные имена, из которых лишь некоторые имеют бесспорную или вполне вероятную индоарийскую этимологию. Например, Артатама = вед. rtá-dháman – «чье место обитания Рта», Тушратта (Туишератта) = вед. tveşá-ratha – «чья колесница безудержно продвигается», Шаттиваса = др.-индоар. *šāti-vàja – «добывающий трофеи», = вед. šāti-vàja – «добыча трофеев». Для целого ряда других имен из числа так называемых митаннийских еще не найдены достаточно убедительные этимологии, но они сами столь сильно отличаются от хорошо известных нам хурритских имен, что их большей частью также относят к индоарийскому адстрату.
Здесь сомнения методологического порядка, вполне оправданные с лингвистическо-эвристической точки зрения, для исторической оценки особой важности не представляют. Имена такого рода, значение которых, впрочем, остается спорным, встречаются в качестве имен правителей XIV в. также и в Южной Сирии вплоть до Палестины, что, однако, подтверждает лишь само существование культурно-политической близости между находившимися там государствами и Митанни. Но так как в XIV в. хурритский язык был распространен по меньшей мере вплоть до Средней Сирии (включая Катну и скорее всего Кадеш), что несомненно было связано с перемещениями населения в период возникновения Митанни, то нельзя a priori исключить проникновение сюда и индоарийцев.
Иногда в качестве аргумента в пользу того, что на Переднем Востоке никогда не говорили на индоарийском и что он сохранился в хурритском исключительно в виде непонятных в нем лексических заимствований, приводится разнообразие вариантов, употреблявшихся при написании индоарийских имен. Здесь, однако, следует напомнить, что в многоязычной среде степень языковой компетентности писцов могла сильно различаться и что передача иноязычных имен в речи и письме недостаточно грамотных лиц с большой долей вероятности вела к возникновению различных вариантов. На многие поставленные здесь вопросы пока невозможно ответить. Впрочем, при малой изученности предмета отрицательные суждения не меньше нуждаются в доказательствах, чем положительные.

К богам, которых митаннийские цари почитали еще в конце XIV в., принадлежат Митра, Варуна, Индра и Насатья, известные нам из Вед – древнейших индийских поэтических памятников. Их имена засвидетельствованы пока только в двух взаимосвязанных государственных договорах. Возможно, они относились к культу, чье распространение ограничивалось ближайшим окружением правящей династии.

Характер традиционных имен митаннийских правителей показывает, что в процессах преобразования, происходивших в Северной Месопотамии XVII и XVI вв., известную роль играли группы носителей индоарийских языков, связанные с профессией, реконструируемой на основании немногих сохранившихся индоарийских слов. Из того факта, что в Нузе начала XIV в. разные обозначения лошадей имеют доказанное или вполне вероятное индоарийское происхождение и что хеттский трактат о тренинге лошадей восходит к митаннийскому специалисту в этом деле и содержит индоарийские профессиональные термины, можно прийти к заключению, что индоарийцы хорошо разбирались в коневодстве и тренинге лошадей. Познания в коневодстве и использование двухколесных боевых колесниц были той военной технологией, которая, несомненно, сыграла важную роль в экспансии Митанни, хотя известные нам тексты раннего периода существования этого государства преимущественно сообщают о превосходстве осадной техники («хурритский таран») и о применении составного лука. Согласно преобладающей ныне точке зрения, двухколесная боевая колесница была создана в самой Передней Азии, а не привнесена индоарийцами, как считали раньше. В течение короткого времени колесница распространилась отсюда по всей Передней Азии, Египту и странам Эгейского моря.
Приобретение и содержание лошадей и колесниц обходилось очень дорого и было доступно только богатым слоям, выделявшимся в Аррапхе именно по данному признаку: принадлежащих к этим слоям так и называли rākib narkabti – «ездящие на (боевых) колесницах». Они составляли избранные войска, от которых зависел исход войны. В Митанни, равно как и в Сирии, и Палестине, их именовали marijanni-na. Это слово часто, но не вполне убедительно связывают с др.-инд. márya – «молодой человек» (в авестском также – «член мужского союза»). На протяжении истории Митанни эта военная элита превратилась в своеобразную родовую знать. Во всяком случае, именно в таком смысле мы можем позволить себе обобщить данные текстов из Алалаха, упоминающих таких marijanni-na – «которые не имеют боевой колесницы». Существует, однако, и такой текст из Алалаха, судя по которому принадлежность к marijanni-na устанавливалась царским указом.