ОБЩЕСТВО И ЭКОНОМИКА

На основании хурритских мифов и ритуалов создается впечатление, что в предыстории хурритов охота была важным источником питания, и в XIV в. митаннийский лук все еще высоко ценился далеко за пределами страны. Это, однако, не означает, что хурриты до своего вступления в историю Передней Азии, засвидетельствованную письменными источниками, не были знакомы с земледелием. Во всяком случае, основу культуры третьего тысячелетия в Закавказье, на юго-востоке которого мы ищем места обитания хурритов до их проникновения в Плодородный полумесяц, составляли уже земледелие и скотоводство.
Хурритские народы вследствие благоприятных политических условий и под сильным этническим натиском хлынули несколькими волнами в Плодородный полумесяц и осели прежде всего там, где осадков выпадало не менее 200 мм в год и имелись почвы типа краснозема или же лесовидные. В районах, где в качестве основного продукта питания культивировался ячмень, орошение играло ограниченную роль, так как оно могло лишь способствовать повышению урожая ячменя, но не представляло собой непременного условия его возделывания. Типичные орошаемые культуры («речные оазисы») на среднем Евфрате, нижнем Забе и Хабуре остались за пределами хурритского расселения.

С аграрной и географической точки зрения можно выделить несколько замкнутых и отчасти разделенных неплодородными зонами регионов, которые совпадают с политическими единицами государства Митанни. В направлении с запада на восток это: Чукурова (южная часть Киццуватны), равнина ‘Амк на нижнем Оронте (Алалах), район Алеппо (Халаб), район вокруг Хамы и Хомса на верхнем Оронте (Катма, Кадеш), долина Евфрата севернее Мескене (Эмар), северо-восточносирийская плодородная равнина (Митанни/Ханигальбат), Ассирия и район Киркука (Аррапха).
В этих краях, в отличие от южномесопотамских орошаемых областей, деревни меньше зависели от надрегионального регулирования и разных согласований. С другой стороны, здесь отчетливее выражены черты солидарности, отчасти опирающиеся на родственные связи и воплощающие такие отношения между семьей и земельным владением, когда исключена сама возможность отчуждения последнего, наподобие того как это делается с движимой собственностью. Господствующий слой, пришедший к власти в результате завоевания и стремившийся урвать свою долю от сельскохозяйственной продукции страны, обращался с деревнями как с целостными объектами дарения и обмена или же с единицами, на которые можно было возложить коллективную ответственность за выполнение повинностей.
Такого рода власть над целыми деревнями принадлежала только узкому кругу элиты, прежде всего членам царских семей разных хурритских государств. Гораздо более многочисленным был высший слой так называемых marijanni-na, людей по своей основной функции военных. Получая земельные участки, которые они обрабатывали сообща, в составе большой или малой семьи, часто с помощью одного или нескольких рабов, они были вовлечены в структуры сельскохозяйственного производства значительно глубже, чем элита. Тем самым они так или иначе участвовали в процессе прогрессирующего накопления земельной собственности, изменившем (по крайней мере на востоке) всю структуру аграрного производства. Некоторые marijanni-na стали владельцами больших поместий, другие обеднели, и если в Аррапхе принадлежность к marijannardi, по-видимому, оставалась связанной с содержанием боевой колесницы, то на западе, где эта связь, очевидно, была утрачена, принадлежность к marijannardi превратилась в (наследственный (?)) социальный статус.

К сожалению, источники, касающиеся социальных, экономических, политических и юридических структур и учреждений, носят столь же односторонний характер, как и источники, дающие представление о религии. Но если в том, что касается религии, мы в основном вынуждены ориентироваться на свидетельства с западной периферии культурного региона, испытавшего хурритское влияние, то обширные находки текстов административного и юридического характера сделаны в стране Аррапхе, расположенной на восточной границе хурритского мира, и восходят к трем важнейшим пунктам – Нузе, Курруханни и Аррапхе. Однако документы из IV слоя Аллаха – города, принадлежавшего к государству Митанни и сильно хурритизированного, предохраняют нас от поспешного обобщения выводов, полученных путем изучения материалов из Нузы.
Само собой разумеется, что экономические отношения в основном определяются своеобразием хозяйственного региона, его экологией и ресурсами, климатическими, гидрографическими, транспортно-географическими и другими данными, тогда как факторы, связанные с общим языком и исторической или религиозной традицией, здесь менее существенны. Дальнейшее изложение ограничивается исключительно исследованием отношений, существовавших в стране Аррапхе приблизительно в промежутке между 1450 и 1340 гг. И все же можно допустить, что некоторые явления, например функционирование дворца как центра ремесла и торговли или уже упомянутая и подробно рассматриваемая ниже концентрация землевладения и сопряженного с ней изменения характера элиты, едва ли протекали в Митанни иначе, чем в Аррапхе. Причем особого внимания заслуживает как раз последнее из перечисленных явлений, так как именно оно более других вызвало быстрый упадок обеих стран почти сразу вслед за достижением Митанни высшей точки своего развития.

Второе тысячелетие, особенно период Поздней бронзы в Передней Азии и в Эгейском мире, называли эрой дворцовой экономики. Это наименование вполне обоснованно, если не понимать его в том смысле, что все экономические мероприятия исходят непосредственно из дворца. Дворец контролирует сельскохозяйственное производство, то есть самый важный сектор. Однако он лишь в минимальной степени делает это в качестве экономического посредника, в основном же дворец воздействует на сельскохозяйственное производство именно как государственная инстанция, прибегая к повышению налогов, раздаче земель, юрисдикции. Понятие дворцовой экономики подразумевает монопольное положение дворца во внешней торговле и концентрацию во дворце разного рода ремесел, в особенности металлообработки.
Тексты из Нузы (под этим названием объединяются здесь и ниже относительно немногочисленные находки из Аррапхи и Курруханни) показывают, что дворцы имелись в нескольких городах страны Аррапхи. К сожалению, аккадский словарный состав почти не различает поселений по размерам, и все они, от маленькой деревушки до крупного центра, одинаково обозначаются словом ālu. Поэтому населенные пункты с дворцом на самом деле вполне могли быть такими городами, как Аррапха и Нуза, с многочисленным населением, не занятым работой непосредственно для дворца. С тем же успехом в большинстве случаев под городом мог подразумеваться дворцовый комплекс с собственными укреплениями, как, например, Курруханни. Однако даже в таком большом городе, как Нуза, дворец занимает почти половину всей площади, огороженной стеной.

О размерах полей, обрабатываемых дворцом, сведений почти нет. В характеристиках полей, содержащихся в частных документах, часто указываются владельцы соседних участков. Данные о принадлежности этих земель частным лицам или «дворцу», или «царице» относятся друг к другу приблизительно как 30:1:1. Эта пропорция не может точно отражать соотношения дворцовых и частных владений, скорее ее следует понимать в том смысле, что те и другие располагались вперемежку только в порядке исключения. Большое значение для снабжения дворца зерном имели, конечно, те деревни, которые рассматривались как целиком принадлежащие дворцу. Однако остается неясным, как строились правовые отношения между дворцом и селом, на каком юридическом основании делились земли сторонами и как распределялась полученная продукция.
Многочисленные поля свободных земледельцев были связаны с повинностью, именовавшейся ilku; само это название – реликт старовавилонского аграрного законодательства. Но даже для старовавилонского периода выявить значение термина ilku непросто. По-видимому, здесь в основном подразумевается обязанность возделывать поле, лежащая на крестьянах, получивших «землю короны», то есть участок, наследуемый по мужской линии и не подлежащий продаже. За этот участок владельцы, вероятно, должны были сдавать часть урожая и нести определенную службу. В какой степени описываемый порядок можно распространить на систему ilku в Аррапхе, неизвестно. Также остается невыясненным, не восходит ли данная система к перераспределению земель после некоего завоевания конца XVI или начала XV вв., или же она является, хотя бы отчасти, продолжением земельных отношений, не прерывавшихся со старовавилонского времени.
Как бы то ни было, документы из Нузы свидетельствуют о крушении этого института, так как между дворцом и земледельцами, несущими повинность ilku, имеется слой крупных землевладельцев. Во всяком случае, повинность ilku не исчезла, а вместе с ней, возможно, сохранилась также и ежегодная натуральная подать дворцу, которая, однако, пока не подтверждена источниками.

Поместья цариц, сидевших в разных дворцах страны, управлялись независимо от полей дворца. Не исключено, что и крупные территориальные единицы (dimātu), названные по именам царей, следует рассматривать как личные земельные владения соответствующих царей, подведомственные дворцовой канцелярии.

Зерновые поступления дворцов распределялись внутри их, причем существовали следующие основные группы потребителей. 1. Царь, высшие сановники и иностранные послы, а также их кони. Царь не находился постоянно в своей столице, а переезжал, наподобие того как это было позже у франков, из одного дворца в другой. Это происходило не только из-за ограниченности местных ресурсов, определенную роль здесь играли также нужды судопроизводства и соблюдение культового календаря. 2. Царицы, принцы, пока они были детьми, и принцессы, жившие в дворцовых гаремах, а также женщины, называемые «певицами», судя по их многочисленности, бывшие скорее служанками или производителями тканей. 3. Рабы в большинстве своем занимавшиеся обработкой шерсти.

Переезды царей явно связаны с необходимостью исполнять управленческую роль.

Списки рационов и дворцового персонала сообщают некоторые цифры, дающие представление о количественном составе групп потребителей. Во дворце Зиззы гарем временами насчитывал 43 человека, среди них шесть принцесс и пять принцев; список рабов дворца в Нузе приводит 83 человека: 32 изготовителя тканей, 3 столяра, 3 кузнеца, 2 горшечника, 4 писца, 2 корзинщика, кроме того, повара, пекари, пивовары, пастухи, садовники и т. п.

Скромно… И функционально.

В производственной деятельности дворца самым важным было изготовление тканей. Дворец содержал стада мелкого скота, за которым ухаживали не только дворцовые рабы, но и свободные пастухи, работавшие на основе договоров. Их могло быть и больше, что удается насчитать по весьма фрагментарным источникам. Каждому дворцу устанавливалась определенная квота сдачи одежды, представлявшая собой несомненно важнейший предмет экспорта Аррапхи.
Продажей продовольствия ведали купцы, упоминаемые среди рабов дворца (в Нузе их было трое). Они предпринимали деловые поездки за границу с целью осуществления предварительно заключенных торговых сделок. Несмотря на свои обязательства перед дворцом, они вели дела и в интересах частных лиц. Кроме тканей экспортировались рабыни, тогда как среди импортных товаров преобладали растительные эссенции и окрашенная шерсть.
Помимо экономических функций дворец выполнял и военные функции, вероятно вытекавшие из его положения в торговле. Здесь ему принадлежала своего рода монополия, потому что только дворец обеспечивал импорт металлов (кроме благородных металлов в основном ввозилась медь, а также олово и железо), из которых ремесленники, принадлежавшие дворцу, изготавливали боевое снаряжение. Во дворце имелся склад, где хранились панцири для воинов и коней, разнообразное оружие. В случае войны снабжение оружием и продовольствием лежало на дворце. Только воевавшие на колесницах должны были сами заботиться о содержании коней и колесниц (с чем они не всегда справлялись), и оружие у них, очевидно, было собственное. Однако и им (в случае войны (?)) выдавалось зерновое довольствие, притом значительно более обильное, чем другим группам, поскольку оно включало фураж.

Царь как глава государства исполнял одновременно административные, законодательные и судебные функции, причем остается нерешенным, участвовали ли в принятии государственных решений какие-либо другие институты, и если да, то в какой мере. В судопроизводстве царь был апелляционной инстанцией по отношению к местным судам. Среди должностных лиц, посредством которых царь правил, следует прежде всего назвать šakin māti и sukkallu, своего рода министров с неизвестным нам кругом деятельности. Затем шли halzuhlu («комендант крепости»(?)), чьи обязанности нам также неясны, и hazannu (обычно переводят «бургомистр», но лучше употреблять mudir).
Немногие известные доныне царские указы и предписания дают некоторое представление о правительственной деятельности царя. Так, например, было установлено, что выкуп за жителя, попавшего в чужеземное рабство и выкупаемого аррапхским купцом, не должен превышать определенной суммы; что передача своих обязанностей по ilku жителем «царского города» другому лицу недопустима; что служащие дворца не имеют права без разрешения царя обращать своих дочерей в нищенок (?) или проституток. В одном предписании для hazannu им предлагалось быть бдительными в отношении разбойников и вражеских вылазок, а также задерживать беглецов из Аррапхи. Существовали, наконец, и указы социально-политического характера, отменявшие долги или другими способами вмешивавшиеся в положение социально более слабых слоев населения.

Из числа лиц, принадлежавших к царской фамилии, и небольшой части верхушки постепенно расслаивавшегося в имущественном отношении колесничного воинства вырос новый слой крупных землевладельцев, располагавших значительными поместьями. В одном случае удается приблизительно установить полезную площадь такого имения. Она составляла по меньшей мере 286 га. Однако, если исходить из двухпольной системы ведения хозяйства, это число следует увеличить вдвое.
О крупном землевладении мы благодаря двум весьма обширным архивам осведомлены довольно хорошо. Речь идет об архиве Техип-Тиллы и его наследников [ архиве Шильва-Тешшупа. Техип-Тилла, вероятно, был свояком царя, занимавшим при дворце высокий пост, а Шильва-Тешшуп – принцем. Архив Техип-Тиллы состоит почти исключительно из правовых документов, которые показывают нам, каким образом создавалось крупное поместье, а архив Шильва-Тешшупа посвящен главным образом управлению поместьем.

Как уже говорилось, земельные владения широкого слоя свободных земледельцев восходили к наделам, связанным с обязанностями по ilku, и могли только передаваться но наследству, но не продаваться. Практиковавшийся в Аррапхе порядок наследования земли, при котором старшин сын получал две доли участка, а другие сыновья по одной, приводил хозяйственные единицы на грань, за которой утрачивалась экономическая целесообразность. Зависимость от осадков, по крайней мере на богарных почвах, таила опасность неурожаев, принуждавших входить в долги. А сокращение посевной площади, приходившейся на семью, лишало ее возможности вернуть из собранного урожая долг за полученный ранее кредит. Договоры о займе, дошедшие до нас, заключались с крупными землевладельцами; следовательно, можно думать, что традиционных кредитных систем, существовавших внутри поселений или внутри семей (о которых наши тексты нам, разумеется, ничего не сообщают), уже было недостаточно. Эта ситуация заставила многочисленных землевладельцев расстаться со своей самостоятельностью. А так как они не могли продавать свои поля, им пришлось создать такой правовой прием, который использовал бы именно то обстоятельство, что поля ilku были наследственными. При помощи договора об усыновлении крупный землевладелец – в большинстве ныне известных документов усыновляемым является Техип-Тилла – получает право собственности на поле, которое именуется его «наследственной долей», а своему «приемному отцу» он преподносит «подарок», составляющий от одного до трех урожаев с данного поля. В дальнейшем «усыновитель» продолжал возделывать свое поле по всем правилам и по-прежнему был обязан нести ilku. Разумеется, такое положение имело смысл для крупного землевладельца только при том условии, что он получал долю урожая, но, к сожалению, наши источники об этом умалчивают. Мы также не знаем, вытекали ли из договора какие-либо личные обязательства более слабой из договаривающихся сторон. В итоге так или иначе возникали три ступени собственности на поле.
Наследникам такого поля право на него третьей стороны, приобретенное путем псевдоусыновления, после смерти «усыновителя» казалось сомнительным. Но все их жалобы по этому поводу отвергались. И все же дальнейшее накопление земель шло преимущественно путем использования другой правовой формы, согласно которой поле земледельца, связанное с ilku, становилось залогом за пользование займом. Вопрос о том, продолжал ли при этом, как можно предполагать, сам земледелец обрабатывать свое поле, остается пока без ответа.

В своей организационной структуре и хозяйственной деятельности крупное землевладение ориентировалось на дворец. Но его хозяйство велось совершенно независимо от дворца. И поместье принца Шильва-Тешшупа связывало с дворцом лишь то, что оно целиком или в большей своей части было получено в наследство от царя-отца, а штат рабов восходил преимущественно к царским дарениям. Но и это не обязательно означает, что земли, о которых идет речь, ранее принадлежали дворцу.
Как и во дворце, в имении Шильва-Тешшупа производилось большое количество тканей. Принадлежавшие имению стада овец и коз давали шерсть, обрабатывавшуюся в основном рабынями и в меньшей мере рабами. В целом имение располагало в определенный момент своего развития более чем 240 рабами и рабынями с детьми; все они были объединены в четыре домохозяйства. Большая часть урожая уходила на пропитание этой группы, однако остававшийся излишек был таков, что позволял широко практиковать зерновые ссуды.

Динамика общества Аррапхи, характеризуемая, с одной стороны, образованием крупного землевладения, а с другой стороны, обнищанием свободных мелких землевладельцев, привела к образованию новых социальных слоев. В сфере крупного землевладения растет потребность в зависимом труде. В особенности рабство выходит за традиционные рамки своей «патриархальной» формы. Однако область применения рабского труда продолжает ограничиваться домашними услугами и ремесленной деятельностью, тогда как в сельском хозяйстве труд рабов сводится к специальным видам работ (пастьба крупного рогатого скота, пахота).
Внешним источником пополнения контингента рабов была в первую очередь страна Луллу, расположенная в горах Загроса, внутренним – самовоспроизводство рабов. Засвидетельствовано также несколько случаев, когда лишенные средств к существованию чужеземцы обращали в рабство сами себя. Статус, фактически, но не юридически соответствующий статусу раба, имели tidennu, предоставлявшие свою рабочую силу в качестве платы за пользование соответствующим займом.

Хуже всего мы информированы об общественных слоях Аррапхи, занятых в аграрном секторе, но не имевших собственной земли и живших в поселениях, целиком принадлежавших дворцу или сановнику. Немногие сведения, имеющиеся в нашем распоряжении, говорят о существовании свободных пахарей, а также лично зависимых земледельцев. Систематические исследования могли бы пополнить знания по этому вопросу. Точка зрения, согласно которой социально-экономическая структура в основном определяется семейными союзами, ведущими совместное хозяйство, то есть «большесемейными общинами», не подтверждается в достаточной мере использованными для доказательства источниками.