С другой стороны особенности РР, сходство его знаков с петроглифами Аляски, Калифорнии, австралийскими рисунками на песке, рисуночным письмом оджибвеев, а также с иероглифами и характером записей в других письменностях – у индейцев Андской области, в Древнем Египте, Шумере, например, свидетельствуют о наличии в рапануйском письме тех же закономерностей, что и в других древних системах письма.

Ничего себе версия… У раздираемого распрями и борющегося за источники пропитания населения острова «вдруг» возникает сама собой письменность!.. Вдобавок, якобы на основе некоей «пиктографии», от которой не осталось и следа… Это похлеще инопланетян будет!..

Нет ничего удивительного, что тексты на дощечках РР привлекают внимание многих авторов – они действительно уникальны и на первый взгляд вроде бы не имеют сходства ни с какой другой письменностью. Именно поэтому первое же знакомство с дощечками толкает некоторых исследователей на скоропалительные сенсации, хотя сама возможность прочтения РР обычно отметается.

Позволю себе сказать, что публикации даже таких известных ученых как Т. Бартель [Barthel 1958, 1971], В. Крупа [Krupa 1973, 1974] не дали ключа к разгадке тайн уникального письма. Недаром сам Бартель, неоднократно сообщавший о результатах проведенной им дешифровки РР вынужден был в 1971 г. признать все сделанное им в этой области лишь первой стадией изучения рапануйского письма.

В 1995 г. рапануисты впервые с интересом познакомились со своеобразными выводами новозеландского ученого С.Р. Фи­ше­ра [Fischer 1995; 1995а] и его толкованием текстов РР, которые, якобы, в большинстве своем, воспроизводят магическую формулу оплодотворения, зафиксированную в поздней версии о сотворении мира и строятся на повторении продуцирующей формулы: агент X соединился с агентом Y и породил объект(ы) Z. Журналисты (в частности французские), подхватив эту мысль, объявили КРР «фаллическим» письмом. Оригинальной трактовке текстов на дощечках Фишер посвятил ряд разделов своего большого труда «Ронгоронго», изданного в Оксфорде [Fischer 1997].

Главная причина неудач подобных дешифровок заключается в непонимании как характера и особенностей системы письма острова Пасхи, так и иероглифического письма вообще. Иероглифика – это не тайнопись для посвященных, а наиболее удобный способ передачи информации с учетом особенности некоторых языков.

Будь автор права, рапануйцы не потеряли бы так быстро способность к их прочтению. Это, во-первых. А во-вторых, знаки РР должны были сохраниться (даже вне связанных текстов) и не только на дощечках. Ведь дерево было в дефиците, и ученики (до того, как им будет доверено драгоценное дерево) должны были рисовать запоминаемые значки на всем, что попадется под руку – в том числе и на камнях (хотя бы на мягком туфе). Однако в петроглифике РР не зафиксировано никаких текстов – только отдельные знаки, а это не показатель!..

Относительно сущности текстов, записанных на дощечках, в зарубежной науке также высказывались самые противоречивые суждения – одни ученые считали их, хотя и с известной долей скепсиса, образцами письма – пиктографического, идеографического, иероглифического. Дру­гие видели в них своеобразные «эмбрио» или недостаточное письмо, в котором отсутствуют многие признаки стандартной письменности.

Согласно Т. Бартелю [Barthel 1958], например, знаки РР воспроизводят лишь «скелет» устной традиции, выполняя мнемоническую функцию; они представляют собой не самостоятельную коммуникативную систему, а используются всегда лишь в сочетании с более разработанным уровнем устной формы фольклора (исполнением мифов, религиозных гимнов и пр.). Эта точка зрения в известной степени близка К. Раутледж, [Routledge 1919] которая еще в начале века считала, что рапануйское письмо используется лишь для передачи фольклорных текстов или при счете – вроде зернышек или четок.

В 1930-х годах известный американский ученый А. Метро высказал мнение, что «так называемые иероглифы» острова Пасхи являются системой не более развитой, чем пиктография и сравнивал ее с аналогичными знаковыми системами, существовавшими у народов Северной и Южной Америки – оджибвеев или куна. Позднее, под влиянием исследований русских ученых (Д.А. Ольдерогге, Н.А. Бутинова, Ю.В. Кнорозова) он признал свою гипотезу слишком примитивной и односторонней.

«Без сомнения, – как говорил Метро позднее [Metraux 1965], – речь может идти и об этом, но также и о возникновении на о-ве Пасхи письма, которое напоминало раннее письмо египтян, но представляло собой (если можно так выразиться ­– И.Ф.) «иероглифическую невнятицу»».

Еще одна группа зарубежных ученых склоняется к тому, что знаки КРР являются если не штампом для набойки тапы или образцами декора, то во всяком случае, представляют собой магические изображения. Эта мысль в нескольких словах была хорошо сформулирована позднее американским ученым И. Гельбом:

«Таинственные надписи острова Пасхи, на которые многие люди обладающие богатым воображением, потратили столько усилий, даже не являются письменностью в прямом смысле этого слова, так как, по всей вероятности, представляют собой ни что иное, как магические рисунки. На самом деле отнесение надписей с острова Пасхи к какой бы то ни было ступени письма, пусть самой примитивной, связано с признанием существования типа письма совершенно уникального как в отношении формы, так и в отношении репертуара знаков» [Гельб 1982, 255].

С 21 июля по 1 августа 1871 г. Миклухо-Маклай, плывший в Новую Гвинею корвете «Витязь», останавливался на Таити и там встречался с архиепископом Жоссаном, который показал ему дощечки РР, собранные миссионерами, одну из которых, видимо, большую, хранящуюся ныне в МАЭ, он и подарил русскому ученому. Позднее Миклухо-Маклай приобрел еще одну дощечку, возможно, на острове Мангарева, где он встречался с рапануйцами и миссионером И. Русселем.

В 1874 г., как следует из архивной записи Российского Географического Общества, «Обрубок с письменами с ост. Пасхи и Два деревянных щита от г. Миклухо-Маклая получил на хранение в этнографический музей. Помощник секретаря А. Ломоносов. 18/22.5.74» (АРГО ф.1-1969, оп.1, № 19, л.56).

Дощечки из коллекции Миклухо-Маклая были самыми ранними из тех, что попали в Европу. В результате знакомства с дощечками Миклухо-Маклай [1990, I, 67] пришел к выводам о том, что РР – это примитивная идеография или «идейный шрифт».

Идеография – это в сущности протописьменность, кодовый «язык понятий», знаками которой можно передавать понятия или слова, близкие к ним по звучанию. Другими словами, с помощью идеографии можно было бы передать лишь общий смысл сообщения, а не точное звучание слов. Отсюда, видимо, и странное название «понятное письмо», которое Миклухо-Маклай дает дощечкам с письменам в своей этикетке к составленной им описи предметов. Не следует, однако, делать вывод, что Миклухо-Маклай склонен был путать идеографию с пиктографией и считал возможным лишь интерпретацию знаков РР.

В начале 1940-х гг. точка зрения Миклухо-Маклая на идеографический характер рапануйских текстов была воспринята совсем юным Б.Г. Кудрявцевым. Еще школьником, а затем студентом, он заинтересовался хранящимися в МАЭ дощечками и пришел к заключению (одновременно с французским исследователем А. Метро), о параллельности текстов на трех дощечках – двух из МАЭ (P,Q), одной из Сантьяго (Н) а также части текста на дощечке Тахуа (А). Д.А. Ольдерогге (1947, 1949) публикуя материалы Б.Г. Кудрявцева (умершего в 1943 г.), отметил, что рапануйское письмо по своему характеру близко к ранней стадии развития египетской иероглифики (вспомним мнение об этом миссионеров).

Развивая мысль Миклухо-Маклая о том, что РР это образцы некоего знакового кода, российские ученые Н.А. Бутинов и Ю.В. Кнорозов показали, что рапануйское письмо является иероглифическим (т.е. морфемно-силлабическим, согласно термину, введенному Ю.В. Кнорозо­вым) [Бутинов, Кнорозов 1956]. По своим статистическим параметрам оно не совпадает ни с пиктографией, рисуночным письмом, передававшим ситуации, ни с идеографией (логографией), т.е. языком понятий.

Учитывая количество знаков, порядок их распределения в тексте, мысль о сравнении РР со слоговым или алфавитным письмом была отброшена априори. В отличие от пиктографии, в которой количество новых знаков, впервые появляющихся в знаковом ряду, остается на одном уровне, уже в первых строчках любого текста РР оказываются «задействованными» почти все основные знаки.

Что касается логографии, где знак равен понятию (лексеме), то в чистом виде она сохранилась, пожалуй, лишь в китайском языке, насчитывающем десятки тысяч идеограмм, что объясняется этническими и историко-культурными процессами, характерными для Китая [Федорова 1962].

Количество знаков в РР намного меньше, чем во многих других иероглифических системах письма (шумерской, египетской, центральноамериканской – майя). Это связано, как выяснилось позднее, с чрезвычайно развитой омонимией, столь характерной как для рапануйского, так и для всех прочих полинезийских языков. Сокращение числа знаков в морфемно-силлабическом письме происходит именно за счет употребления омонимов и введения звукового написания.

Омонимы – разные по значению, но одинаковые по звучанию и написанию слова, морфемы и другие единицы языка…

Позднее, в 1986 г., как бы отвечая на приведенное выше высказывание И.Гельба, Кнорозов писал в предисловии к одному из этносемиотических сборников, что иероглифика, (т.е. морфемно-силлабическое письмо) возникает с появлением государства, вытесняя существовавшую до того пиктографию. При морфемно-силлабическом написании использовались омонимы и звуковые подтверждения, которые облегчали чтение иероглифов, а также детерминативы. Кнорозов справедлив отмечал, что письмо РР, возникшее в начальный период становления государственности в Полинезии «относится к ранней фазе формирования иероглифического письма». Именно этим мы можем объяснить недостаточно стандартизированный корпус знаков, их ярко выраженный изобразительный характер (как в пиктографии), аббревиатурное написание (отсутствие словоизменяющих показателей) [Кнорозов 1986, 4]. Небольшое число словоизменяющих морфем в РР мы может объяснить и малым количеством их в живом рапануйском языке в период создания письма.

А вот «вытесненной пиктографии» почему-то не видать… Тоже сожгли вместе с деревяшками?..

Более всего, к пониманию сущности РР приблизился лишь Дж. Ги [Guy 1982], считающий, что рапануйские дощечки представляют собой высокоразвитую форму смешанного фонетико-идеографического письма, которое характеризуется различными стилями, отражающими, конечно, местные «школы» и эволюцию во времени. За короткое время такая система возникнуть не могла, а так как на островах Полинезии подобного письма нет, то оно могло быть разработано только на самом острове Пасхи.

Ну и где следы предыдущего «развития»?.. Автор вообще что ли не понимает, что входит в кардинальное противоречие с археологическими данными?..

Что касается немецкого ученого Т. Бартеля, то он (явно принимая во внимание вывод Н.Н. Миклухо-Маклая), видел в РР протописьменность, отличающуюся «телеграфным стилем»: в текстах, по его мнению, даны лишь основные, или опорные знаки, передающие каждый соответственно словоформу целиком, т.е. основную корневую морфему вместе с префиксом, суффиксом, а также возможными частицами, к ней относящимися. Эту точку зрения Т.C. Бартель высказал в своем капитальном труде «Основы дешифровки рапануйского письма» [Barthel 1958].

Его вывод относительно характера текстов РР в нашей науке давно признан неточным, и, тем не менее, его книга до сих пор остается базой при изучении РР. В ней представлены все необходимые для работы с иероглифическими текстами материалы – сведения о дощечках, прорисовки текстов РР, конкорданции знаков и т.д., а главное корпус знаков.

Мною были собраны и переведены все доступные в то время фольклорные версии, а также (по просьбе Т. Хейердала) и тексты из рукописных тетрадей рапануйцев, относящихся к I трети ХХ в., от перевода которых отказались другие исследователи, в частности сам Хейердал. Последние были написаны самими островитянами в I половине ХХ в., скорее всего по более ранним копиям, разным как по стилю, так и по содержанию.

В настоящее время, помимо фольклорных записей, науке известно и 6 манускриптов рапануйцев, обнаруженных и приобретенных на о. Пасхи Т. Хейердалом и Т.С. Бартелем в 1950-е гг. Из всех рукописей для нас наиболее интересен опубликованный Бартелем [Barthel 1974] манускрипт «Е», представляющий собой подробный связный рассказ о различных событиях рапануйской легендарной истории.

Рапануйские манускрипты, (включая самые ценные из них – А, В, С, Е), по своему характеру, по сюжетам, представленным в них не имеют ничего общего с текстами КРР, относящимися к иному фольклорному жанру, а именно к земледельческим песнопениям.

Позднее по существовавшим ранним словарным спискам и словарям, а также по фольклорным материалам мною был составлен и опубликован (первый и пока единственный на славянских языках) словарь рапануйского языка (прямой и обратный), воссоздана по лингвистическим материалам мифов и легенд история развития рапануйского языка, а также сделана попытка разобраться во многих других загадках рапануйской культуры, кстати, не менее легких, чем тайна дощечек с письменами.

Письмо РР, как уже мною отмечалось ранее, восходит к петроглифике о.Пасхи: многие знаки его совпадают с наскальными рисунками. Рисунки же, выполненные краской на стенах и потолках каменных хижин Оронго (места, связанного с культом тангата-ману) не имеют параллелей среди знаков письма РР. Согласно А. Метро и Т. Хейердалу, хижины относятся к более поздним временам, чем петроглифы близлежащих скал, и датируются примерно 1540-1576 гг., из чего напрашивается вывод, что к этому периоду на о.Пасхи уже существовало вполне сложившееся письмо.

Согласно предлагаемой мною дешифровке, все тексты РР, включая самый загадочный из них (запись на жезле их Сантьяго) и нестандартные, т.е. неклассические записи воспроизводят песнопения, связанные с репродуцирующей магией при посадке плодов и корнеплодов или во время праздников сбора урожая. Песнопения, записанные на РР и по форме и по содержанию весьма просты и своеобразны, как у большинства древних народов; что служит, думается, еще одним косвенным доказательством того, что дешифровщик в принципе нашел правильный путь к решению загадки текстов РР.

Тексты РР, исполнявшиеся нараспев во время обрядов или празднеств, безыскусностью стиля и содержания напоминают песни и заклинания других народов традиционных обществ. Своеобразие рапануйских текстов в 1864 г. поразило первого апостола рапануйцев Э. Эйро. Его слова, приводимые ниже, представляют собой, думается, еще одно подтверждение правильности полученных результатов дешифровки РР: «Что ж они поют? Ой! Признаюсь, что эта поэзия весьма примитивна, а главное, очень однообразна. Основное, что поражает воображение, так это объект песнопений. Так, если начиналось какое-то заболевание, например, оспа, о ней поют во время ареаути. Во время одного празднества поймали моих овечек, зажарили их и съели. Зажаренных овец «отпевали» уж не знаю сколько времени. Не подумайте, что они сочиняют поэмы по разным случаям, они довольствуются тем, что просто повторяют одно и то же, иногда одно слово, передающее предмет, но поют на все лады от начала праздника до самого его конца» [Федорова 1995а, 195]. Другой миссионер Б. де Эстелла уже в начале нашего века восхищался той легкостью, с которой рапануйские ребятишки могли в миг сочинить мелодичную песенку на любую тему [Estella 1920, 115—118].

Анализ дошедших до нас текстов кохау ронгоронго убеждает в том, что рапануйское письмо зафиксировало язык, на котором говорили три-четыре (а может быть и более веков назад), т.е. древний рапануйский язык, сильно отличающийся как от современного рапануйского, так и от старорапануйского языка, известного по ранним записям мифов, легенд и песнопений, сделанным путешественниками и исследователями в XIX-ХX вв. Дешифровка и чтение текстов, предлагаемых автором работы показывает, что и по лексике, и по составу морфем, по набору имен, глаголов и прочих лексем, тексты КРР сильно отличаются как от фольклорных записей, так и от рапануйских манускриптов.

Немаловажную роль в изучении кохау ронгоронго, как и при дешифровке любой неизвестной системы письма, играет интуиция. Но одной интуиции мало – нужна долгая, кропотливая работа, чтобы целиком погрузиться в необычный для человека иной культуры мир полинезийского прошлого, в условиях которого создавались тексты ронгоронго. Без знакомства с основными полинезийскими языками, помимо рапануйского, без понимания их генетических связей также нельзя было приступать к дешифровке уникального рапануйского письма.