Этнографы давно уже убедились в том, что так называемый “примитивный” человек вовсе не так глуп, чтобы ввергать себя в столь суровые испытания, какие возникают на “пути к цивилизованности”.

“Можно считать вполне установленным тот факт, что многие группы охотников-собирателей, живя бок о бок с земледельцами и скотоводами, были хорошо знакомы и с земледелием и скотоводством. Однако это вовсе не повлекло за собой немедленного перехода от охоты к скотоводству, от собирательства – к земледелию” (там же).

“Заимствование… носит сугубо избирательный характер – перенимается лишь то, что легко вписывается в традиционный образ жизни, не нарушает его и не требует коренной перестройки. Скажем, заимствуются орудия, делающие более эффективной охоту. Например, в Южной Африке, судя по археологическим данным, бушмены соседствовали со скотоводами-готтентотами уже, по крайней мере, с начала нашей эры и, следовательно, не менее двух тысячелетий имели под боком “наглядное пособие” по изучению производящего хозяйства. И что же? Лишь в нашем столетии стали они переходить от привычного существования за счет охоты и собирательства к новым для них формам жизнеобеспечения. И делают это лишь под давлением суровой необходимости – в условиях быстро скудеющей природы” (там же).

В свете выявленных к настоящему времени недостатков раннего земледелия становится абсолютно ясно, почему этнографы не обнаружили у охотников-собирателей никакого стремления начать жизнь по образу и подобию своих соседей земледельцев. Плата за “прогресс” оказывается слишком высокой, да и сам прогресс сомнительным.

И дело вовсе не в лени, хотя “лень” и могла внести свой вклад… Афоризм “человек по своей природе ленив” имеет глубинную основу: человек, как любая другая живая система стремится к желаемому результату, пытаясь израсходовать как можно меньше энергии. Поэтому ради обеспечения себя едой ему просто нет смысла бросать охоту и собирательство и переходить к изнуряющему труду земледельца.

Но с какой же стати вольные охотники и собиратели на заре нашей истории все-таки отказались от традиционных форм самообеспечения продовольствием и водрузили на себя ярмо тяжелейшего труда? Может быть, в силу каких-либо чрезвычайных обстоятельств и под их давлением наши далекие предки вынуждены были оставить благостную и спокойную жизнь потребителей природных даров и перейти к полному изнурительного труда существованию земледельца ?..

* * *

Археологические данные свидетельствуют о том, что попытка освоения земледелия, например, на Ближнем Востоке (X-XI тысячелетия до новой эры) происходила в условиях последствий некоего катаклизма глобального масштаба, сопровождавшегося резким изменением климатических условий и массовым вымиранием представителей животного мира. И хотя непосредственно катастрофические события имели место в XI тысячелетии до нашей эры, их “остаточные явления” прослеживаются археологами еще в течение нескольких тысячелетий.

“…массовое вымирание животных действительно произошло в результате сумятицы последнего Ледникового периода. …в Новом Свете, например, свыше 70 видов крупных млекопитающих вымерли между 15000 и 8000 годами до н.э… Эти потери, означавшие, по сути, насильственную смерть свыше 40 миллионов животных, не были равномерно распределены по всему периоду; напротив, основная их часть приходится на две тысячи лет между 11000 и 9000 годами до н.э. Чтобы почувствовать динамику отметим, что в течение предыдущих 300 тысяч лет исчезли всего около 20 видов” (Г.Хэнкок, “Следы богов”).

(Более подробно события данного катаклизма, который мы соотносим с известным по мифологии Всемирным Потопом, анализируются в работе автора “Миф о Потопе: расчеты и реальность”.)

Естественно, что в условиях сокращения “кормовой базы” вполне могла возникнуть ситуация острого дефицита пищевых ресурсов для наших предков, вынужденных вследствие этого осваивать новые способы обеспечения себя питанием. Однако есть некоторые сомнения в том, что события разворачивались именно по этому сценарию.

Во-первых, катастрофические последствия событий XI тысячелетия до нашей эры имели глобальный характер и, конечно же, затронули не только представителей флоры и фауны, но и самого человека. Оснований же считать, что человечество (в его примитивной, природной стадии существования) пострадало намного меньше окружающего его живого мира – нет никаких. То есть, численность населения должна была также резко сократиться, тем самым несколько компенсировав сокращение “кормовой базы”.

Об этом, собственно, сообщают дошедшие до нас в мифах и легендах описания событий: буквально у всех народов сквозит одна мысль – при Потопе выжили лишь немногие.

Во-вторых, естественной реакцией примитивных племен, занимающихся охотой и собирательством, на сокращение “кормовой базы” является в первую очередь поиск новых мест, а не новых способов деятельности, что подтверждается многочисленными этнографическими исследованиями.

В-третьих, даже с учетом произошедших изменений климата “дефицит кормовой базы” не мог продолжаться долго. Природа же не терпит пустоты: экологическую нишу вымирающих животных тут же занимают другие… Но если восстановление естественных ресурсов вдруг почему-то и не происходило так быстро, как это реально бывает в природе, все равно оно требует гораздо меньше времени, чем освоить и развить целую систему техники земледелия (а еще предварительно и открыть ее!).

В-четвертых, также нет никаких оснований полагать, что в условиях сокращения “кормовой базы” будет наблюдаться резкий всплеск рождаемости. Примитивные племена близки к окружающему животному миру, и поэтому в них сильнее сказываются природные механизмы саморегуляции численности: увеличение рождаемости в условиях оскуднения природных ресурсов приводит в том числе и к увеличению смертности…

И поэтому, хотя идея об определяющей роли роста населения в освоении земледелия и развитии культуры далеко не нова, этнографы до сих пор ее не принимают: у них достаточно фактических оснований для серьезных сомнений…

Таким образом теория “демографического взрыва” в качестве причины перехода к земледелию также не выдерживает никакой критики. И единственным ее аргументом остается факт сочетания земледелия с большой плотностью населения.

“На всем земном шаре эти горные районы Азии и Африки [где зародилось земледелие] и до сих пор представляют самые заселенные места. Еще более это было выражено в недалеком прошлом… Если вычесть в Персии, Афганистане, Бухаре бесплодные пустынные и безводные горные районы, недоступные культуре скалы, каменные осыпи, область вечных снегов, если учесть здесь плотность населения по отношению к доступным культуре землям, мы получим густоты, превышающие самые культурные районы Европы” (Н.Вавилов, “Центры происхождения культурных растений”).

Но… может быть, не следует ставить все с ног на голову и путать причину со следствием?.. Гораздо более вероятным является то, что именно переход к оседлому образу жизни на основе земледелия привел к “демографическому взрыву”, а не наоборот. Ведь охотники и собиратели, стремятся избегать большой скученности, затрудняющей их существование…

География же древнего земледелия заставляет еще больше усомниться в том, что на переход к нему наших предков подвигло резкое и внезапное сокращение “кормовой базы”.

Советский ученый Н.Вавилов в свое время разработал и обосновал метод, по которому оказалось возможным определять центры происхождения растительных культур. Согласно проведенным им исследованиям выяснилось, что подавляющее большинство из известных культурных растений ведет свое происхождение всего из восьми очень ограниченных по площади основных очагов (см. Рис. 2).

“Как можно видеть, зона начального развития главнейших культурных растений приурочена в основном к полосе между 20 и 45^о с.ш., где сосредоточены величайшие горные массивы Гималаев, Гиндукуша, Передней Азии, Балкан, Апеннин. В старом Свете эта полоса идет поширотно, в новом Свете по меридиану в соответствии с общим направлением главных хребтов” (Н.Вавилов, “Мировые очаги (центры происхождения) важнейших культурных растений”).

“Географическая локализация первичных очагов земледелия очень своеобразна. Все семь очагов приурочены преимущественно к горным тропическим и субтропическим областям. Новосветские очаги приурочены к тропическим Андам, старосветские – к Гималаям, Гиндукушу, горной Африке, горным районам средиземноморских стран и к горному Китаю, занимая в основном предгорные области. В сущности, только узкая полоса суши земного шара сыграла основную роль в истории мирового земледелия” (Н.Вавилов, Проблема происхождения земледелия в свете современных исследований”).

Все эти очаги, являющиеся, по сути, центрами древнего земледелия обладают весьма схожими климатическими условиями тропиков и субтропиков.

Но “Тропики и субтропики представляют оптимум условий для развертывания видообразовательного процесса. Максимум видового разнообразия дикой растительности и животного мира явно тяготеет к тропикам. Особенно это наглядно можно видеть в Северной Америке, где южная Мексика и Центральная Америка, занимая относительно ничтожную площадь, включают больше видов растений, чем весь необъятный простор Канады, Аляски и соединенных Штатов, взятых вместе (включая Калифорнию)” (там же).

Это определенно противоречит теории “дефицита кормовой базы” в качестве причины освоения земледелия, поскольку в этих условиях имеет место не только множественность видов, потенциально пригодных для сельского хозяйства и окультуривания, но и изобилие вообще съедобных видов, способное вполне обеспечить собирателей и охотников… Кстати, Н.Вавилов заметил и это:

“До сих пор в Центральной Америке и Мексике, также в горной тропической Азии, человек использует множество диких растений. Не всегда здесь легко разграничить культурные растения от соответствующих им диких” (там же).

Таким образом получается весьма странная и даже парадоксальная закономерность: земледелие возникло почему-то именно в наиболее изобильных районах Земли, – там, где предпосылок для голода было меньше всего. И наоборот: в регионах, где сокращение “кормовой базы” могло быть наиболее ощутимым и должно было (по всей логике) являться существенным фактором, влияющим на жизнь человека, никакого земледелия не возникло!!!