Ни Рама, ни Кришна не требовали от своих почитателей жертв, сходных с теми, которые арии приносили ведийским божествам. На смену жертвоприношению – яджне – в вишнуитской религии пришла пуджа – богослужение, выражающееся в подношении богам цветов, окропляемых водой из Ганга, а также в воскурении благовоний. Если брахманистские обряды происходили под открытым небом, то поклонники аватар Вишну перенесли религиозные церемонии в храмы. В этом, как и во многом другом, нетрудно обнаружить следы буддийского влияния.

Если перенос служений в храмы – влияние буддизма, то мы видим двойное перекликание с единой линией: как и на Ближнем Востоке (одновременно с ним) жертвоприношение заменяется и молитвенным богослужением + концентрация в специально отведенных местах…

Далеко не все разновидности индуизма могут быть, однако, сведены к вишнуитскому или шиваитскому культу. Наиболее ярким и во многих отношениях загадочным примером такого “третьего пути” может служить культ Повелителя мира – Джаганнатха, распространенный на востоке страны, в штате Орисса. Представители каждого из основных направлений индуизма связывают образ Джаганнатха с Вишну или с Шивой, но всякому непредвзятому наблюдателю очевидна искусственность таких попыток, равно как и связь этого культа с древними верованиями аборигенов Индостана, довольно поздно (и не очень умело) вписанных в контекст ортодоксальных представлений.

По окончанию работы вдруг обнаружилось, что нет божества, которое могло бы поселиться в храме, и что новый храм некому освятить.

Чем ближе становится наше знакомство с бесчисленными формами и разновидностями индуизма, тем труднее ответить на вопрос: что же связывает все это многообразие воедино? Что не дает ему распасться на отдельные части?.. Ведь можно по пальцам перечесть принципы мировоззрения, обязательные для каждого, кто воспитан по законам арья-дхармы. К почитанию Вед и санскрита, к вере в незыблемость варновой системы, унаследованных от старого брахманизма, добавились культ священного животного – коровы и Ганга – священной реки. Но не требуется, конечно, детального анализа индуистской религии, чтобы убедиться в том, что даже будучи составлены вместе, эти элементы не образуют целостного учения.

А богам и наплевать на целостность учения !!! Им важно почитание и служение, а не конкретная форма их или система мировоззрения тех, кто им служит… В целом же порядок, установленный богами, сохраняется… Так зачем же вмешиваться…

Интересно отметить, что подобный “наплевательский” подход богов очень схож с позицией “светящегося существа” из посмертных опытов (см. Моуди)!!!

Рядовой индус всегда знал, что его участь зависит не от того, каковы его суждения об устройстве мира, а от того, насколько тверд он в следовании дхарме. Последнее же всегда означало и означает выполнение кастовых законов. И до тех пор, пока этот порядок остается в силе, индуизм остается прочным и жизнеспособным.

Этот вывод важен для самого общества… Но он является лишь побочным эффектом соблюдения того, что нужно богам – исполнения дхармы !!!

Ритуальное произнесение нараспев (патх), искусство сказителей (катха) и рамлилы – народные театрализованные представления, посвященные Раме и Сите, – вот посредники, связывающие индийцев с наследием прошлого… И все же самое важное остается без изменений: устное слово, а не письменное, сказ и действо. А не книга, воплощают традицию Рамаяны в Индии XX века.

К мысли о том, что боги не дали людям письменности…

В учении смартов нельзя не обнаружить своеобразную двойственность. Сами они признают лишь безличный Ниргуна-Брахман, “Брахман, лишенный признаков”, и “для себя” рассматривают любое его олицетворение как недопустимую вульгаризацию. Но те, кто все еще находится во власти вселенского миража – майи. Вполне может, по их мнению, удовольствоваться почитанием преходящих и иллюзорных, но зато зримых образов абсолюта, этих ежевечерне сжигаемых деревянных статуй, служащих лишь намеками на подлинную реальность. Потому-то, как гласит легенда, Шанкара не просто послал своих учеников распространять истину, но поставил перед ними совершенно разные задачи: каждый из них должен был проповедовать какую-то одну форму индуистского культа, описанную в священных текстах, – нести усеченную, относительную истину всем тем, кто не в силах воспринять и осознать “Брахман, лишенный признаков”.

Философ предлагает людям свое решение основных проблем человеческого бытия в качестве истинного не потому, что, отвергнув его, люди потеряют право принадлежать к той или иной духовной общности; не стремится он и заставить их подчиниться магии своего дарования. У него другая цель: показать, что его ответы на эти вопросы верны не потому, что они должны быть верны в силу верности традиции, и не потому, что это – его ответы, ответы гения, а просто-напросто по той причине, что они на самом деле являются правильными, независимо от того, кто их сформулировал.

Обоснование философского учения, в сущности, сводится к тому, что к выводам, которые делает философ, сможет прийти, если будет рассуждать непредвзято и непротиворечиво, не обязательно верный приверженец определенной традиции и не гений, а любой, просто любой “нормальный”, здравомыслящий человек.

Для того, чтобы в обществе стало возможным именно философское обсуждение смысла жизни, посмертного существования человека, отношения отдельного человека к миру в целом и к сообществу людей, чтобы хотя бы узкими группами интеллектуалов была осознана потребность в таком обсуждении, необходимо сочетание многих условий. Как показывает опыт всех трех культур, создавших свои философские традиции, одно из таких непременных условий – духовный кризис. Если под ногами – твердая почва, нет необходимости задумываться о первоначалах бытия и о том, реален ли окружающий мир или нет.

С этой точки зрения надо оценить кризисы в человеческом обществе (с точки зрения богов) при смене форм воздействия, а может быть и искусственность (или естественность) причин таких кризисов…

Почему …греческая культура сохранила – в сравнении с восточными традициями – так мало примет …архаической структуры? По всей вероятности, потому же, почему античная религиозная мысль не сохранила ничего подобного Ведам: виной тому – чрезвычайно быстрый темп, “взрывной” характер и социальных, и духовных изменений, обусловивших раннюю смерть многих форм интеллектуального творчества, оставшихся в неприкосновенности на консервативном, “музейном” Востоке.

Важна причина такого “взрывного” характера – иной, нежели на Востоке, подход к основным философским вопросам – иная ориентация мышления !!!

Локаятой – мирской философией (от лока – “мир”) в Индии было принято называть философскую школу, основателем которой считался некий брахман-вольнодумец по имени Брихаспати… подумать только, локаятики – единственные во всей Индии! – отрицали существование закона кармы, т.е. не просто предлагали какую-нибудь замысловатую его трактовку, а просто-напросто считали его выдумкой. Как Веды, так и любые другие священные книги они отвергали, а единственным заслуживающим доверия источником знания было, по их мнению, чувственное восприятие.

Свобода всевозможных толкований как происхождения локаяты, так и ее характера определялась одним простым фактом: от этой школы до нас не дошло в буквальном смысле слова ни одной строки.

…главной мишенью …критики были именно претензии брахманов на “нечеловеческое” (апаурушейя) происхождение их священных книг.

“А для низкой жизни были числа,

Как домашний, подъяремный скот,

Потому что все оттенки смысла

Умное число передает” (Н.Гумилев).

Слово “санкхья” переводится как “подсчет”. С давних времен санкхьяики занимались составлением своеобразных списков “элементов бытия”, причем в разных направлениях санкхьи признавалось различное их число.

Способом обосновать как саму возможность освобождения, так и его методы, стала сложнейшая философская система, складывавшаяся в течение многих столетий. Ее исходный тезис состоит в разделении реальности на два вида – проявленная реальность (вьякта) и непроявленная (авьякта).

Проявленная реальность, т.е. все то, что доступно органам чувств, складывается из элементов. Среди этих элементов мы встречаем как природные стихии, выступающие в качестве материала для предметов внешнего мира, – землю, воду, огонь, воздух и эфир, вместе с порождающими их особыми “тонкими сущностями”, так и человеческие способности и свойства – слух. Органы чувств, органы для восприятия вкуса и обоняния, ум, телесный облик; в список таттв [элементов] входят сознание и представление человека о своем “я”.

…учителя санкхьи делали особый упор на взаимозависимости начал бытия, на их преходящем характере; из этого, по их мнению, следовал важнейший вывод: все они суть порождения какой-то иной, фундаментальной сущности, скрывающейся за ними. Эту скрытую основу мироздания санкхьяики рассматривали с позиций так называемой саткарьявады – учения, согласно которому следствие содержится в причине. Поэтому их усилия были направлены на обнаружение первопричины всего сущего, внешним и поверхностным проявлением которой выступают таттвы.

…первопричиной, с точки зрения снкхьи, является Пракрити (“природа”), безличное женское начало, представление о котором можно сравнить с учением о Шакти. Все, что существует в мире, представляет собой ее порождение.

Описывая процесс возникновения мира или, точнее, проявления Пракрити, ее расщепления на множество элементов, санкхьяики использовали еще одно фундаментальное понятие. Мир возникает в результате смешения трех гун.

Термин “гуна” можно истолковать и как вещество; однако речь идет об особых веществах, определяющих и структуру вселенной, и психологические состояния человека. Гуны бывают трех видов – саттва, раджас и тамас. То, как и в какой пропорции они сочетаются в человеке, определяет его характер, душевные и даже моральные качества. Каждую из гун символизирует определенный цвет: саттва – белый, раджас – красный и тамас – черный.

Проще всего дело обстоит с саттвой: белые гуны воплощают благость, спокойствие , просветление… Красные гуны воплощают стихию страсти, порывы и необузданные влечения. Сними связаны как любовь, так и ненависть. И, наконец, стихия тамаса поистине загадочна: черные гуны означают особый психологической комплекс, который можно охарактеризовать такими словами, как “смерть” и “препятствие”.

Единственное, что не восходит к… универсальному источнику, это способность воспринять и осознать его. И тут мы знакомимся со вторым персонажем мирового процесса. Это мужское начало, которое санкхьяики, в соответствии со старой традицией, называют уже известным нам словом “Пуруша”… В отличие от Пракрити, своей активностью порождающей мир явлений, Пуруша абсолютно пассивен. Единственное “действие”. Доступное ему, – сугубо страдательное: это созерцание Пракрити во всех ее формах и превращениях. Он лишь зритель грандиозного спектакля, который разыгрывает перед ним актриса, беспрестанно меняющая маски и костюмы. Но именно в силу своей пассивности он начинает отождествлять себя с образами, которые видит на сцене. Поэтому практическая проблема состоит как раз в преодолении ложных самоотождествлений человека, в “отделении Пуруши от того, что он ошибочно принимает за свои проявления, но чем он в действительности не является.

Разделение мира на две сущности – Пракрити и Пурушу – изначально; в начале каждого мирового цикла, когда во вселенной не существует никаких вещей и явлений, эти две космические сущности уже присутствуют.

И все же: что дает сигнал к началу космической драмы? Действие развивается следующим образом. После очередного разрушения мира, когда во вселенной уже не существует буквально никаких вещей или явлений, Пуруша неясным, даже таинственным образом воздействует на саттву, раджас и тамас, нарушая их изначальное равновесие. И Пракрити пробуждается. Сначала она порождает сознание – буддхи, затем ахамкару – комплекс представлений об индивидуальном “я”, потом – остальные таттвы.

Этнологи и фольклористыдавно обратили внимание на один факт,объяснить который, по существу, до сих пор никому не удалось. На всей земле люди издревле приписывали цветам и краскам символическое значение. Цвет говорил много не только глазу, но и уму: по раскраске одежды собеседника человек древнего общества мгновенно определял, с кем он имеет дело. Некоторые цвета символизировали важнейшие религиозные и этические ценности: так, зеленый цвет был цветом пророка Мухаммада, а желтый рассматривался в Китае как знак высшей справедливости.

Есть три цвета, присутствие которых в культуре любого народа, на любых широтах настолько самоочевидно, что при первом знакомстве их даже можно не заметить. Это и есть цвета трех ген – белый, красный и черный. В самом этом факте нет, разумеется, еще ничего примечательного. Поразительно другое: далеко за пределами Индии они означали приблизительно то же, те же явления бытия и психологические состояния, что и в построениях санкхьяиков. Но и этого мало: загадка, не разгаданная до сих пор, состоит в том, что на всех континентах, у народов, никогда не встречавшихся и не догадывавшихся о существовании друг друга, с белым, красным и черным цветами отождествлялись самые важные жизненные явления и процессы, и всегда – одни и те же. Кажется, будто жители разных широт не сговариваясь, чудесным способом разработали универсальный символический язык, чтобы с его помощью обозначать явления, о которых трудно говорить словами.

В иудейской традиции, восходящей к Библии, красный цвет всегда ассоциируется с яростными порывами, буйными страстями, войной и разрушением.

У народов Западной Африки, в частности ндембу и догонов, существовало представление о великой реке, порождающей мир. Эта река, согласно их поверьям, текла с неба и, ниспадая на землю, разделялась на три потока – белый, красный и черный. Каждый из них давал жизнь явлениям строго определенного рода – и снова кажется, что африканские жрецы взяли урок у приверженцев санкхьи. Добро и порядок, здравый смысл и жизненный опыт, мудрость,, накапливающаяся с годами, и душевное равновесие – все это окрашено в белые тона. Любовь, брачные отношения, но в то же время – воинское мужество, экстаз энтузиазма. “упоение в бою” – в этом мире властвует красный цвет. И, наконец, там, где человек попадает в область тайны, тьмы и порока, все черным-черно. На этой стороне мироздания живет все ускользающее от ясного определения, запретное и постыдное, гибельное для человека, но оттого нередко обладающее огромной притягательной силой.