Помимо храма Баалат-Гебал, в Библе открыт не менее архаичный храм, посвященный предположительно богу Решефу. К большому двору храма, в котором находилась целла, примыкал другой двор с несколькими помещениями. Сооружение в плане напоминало букву “L”. В начале II тыс. до н.э. над частью этого храма был построен другой, по стилю типично ханаанейский, посвященный Решефу (у Санхунйятона Решеф – бог (земного) огня). Он состоял, в основном, из двора и целлы в глубине его. В центре этой целлы поднимался высокий бетиль (олицетворяющий Решепа), перед которым находился небольшой бассейн для стока возлияний богу. Примечательно, что в одном из углов святилища стояли значительно более низкие бетили, по форме напоминающие египетский обелиск ((obeliskos, греч.) – возникшее в Древнем Египте сооружение в виде граненого, обычно квадратного в сечении, суживающегося кверху каменного столба с заостренной пирамидальной верхушкой); подобные священные камни (символика богини-матери) в большом количестве наполняли двор храма. Здесь же в углу была сооружена специальная платформа, на которую возлагались пожертвования богине (вероятно, Анат). Как следует из особенностей совокупности культовых построек храма, числа и расположения эмблем богов, во II тыс. до н.э. жертвоприношения в честь Великого двуполого божества сохранились и совершались еще в едином акте почитания, но уже на различных, разделенных, объектах культа (причем, объем символики богини-матери традиционно доминирует). При этом в Библе практиковалось и отдельное поклонение богине Неба (храм Баалат-Гебал).
Геродот Галикарнасский (484-425 гг. до н.э.), Иосиф Флавий и Плиний также повествуют о двух стелах в одном из храмов Тира: золотой круглой (вероятно, типа «шивалингам») и изумрудной четырехугольной (по-видимому, пирамидальной), светящейся ночью. Можно лишь изумляться силе традиций!
Имя бога: «Решеф (Рашап, Рашпу)», – явно аморейское, семитическое («ра» – «плохой, злой» и «шапа, сапа» – «речь, речение»); и, очевидно, является синонимом, новым наименованием, некого старого протоханаанейского божества. В теогонии Санхунйятона-Филона Решеф (Рашапа) – бог (земного) огня; «свет, огонь, пламя». Рашапа – хтоническое божество (отождествлялся с аккадским владыкой подземного мира Нергалом, но который, как и его ханаанский коллега Муту, с огнем не связывался). Он – губитель, насылающий мор, эпидемию, а также бог войны и покровитель оружия (подобно Нергалу). Рашапа считался хранителем договоров (ханаанейский огонь-Рашапа проходил между частями разрезанной туши, как позднее Господь Бог у евреев).
Греки отождествляли Рашапу с Аполлоном, считавшимся согласно Филону сыном Крона; и, следовательно, Рашапа – брат Эла, а это может указывать на то, что изначально Рашапа – не аморейское божество (при раскопках храма в Хазоре (XIV в. до н.э.) найдены две стелы, посвященные, как считается, Рашапе и Элу (а возможно, Анат)). Отметим, что уже в Эбле (III тыс. до н.э.) засвидетельствовано существование культа Рашапы. Хетты почитали этого бога под именем «Иршаппа». В угаритских ритуальных текстах Решеф фигурирует довольно часто. Ему постоянно («тамид») приносились в жертву баран или овца. Наименование этого бога часто использовалось и в теофорных именах, что говорит о высокой значимости божества в ту эпоху.
В Ветхом Завете Рашапа упоминается, как злой демон (Втор.32.24; Пс.78.48). «С утверждением единобожия он превращается в разрушающую силу на службе Йахве». В еврейской традиции Решеф именуется как «Мекаль» («Mekalleh») – «Уничтожитель». На стеле из Бейт-Шаана (жители которого постоянно страдали от малярии) бог Решеф представлен в головном уборе, украшенном рогами газели (оленя), его священного животного. Поскольку в еврейской традиции «газель (олень)» – одно из немногих почитаемых животных, то его наименование – «Цви», нередко используется в качестве мужского имени.
Если протоханаанейские боги Хен-Кен и Ушу – соответственно, божество подземного огня (первый) и огонь, пламя, как источник света (второй), то, возможно, Решеф, открывший людям, подобно Ушу, способ добывания и использования огня – это божество, первоначально объединявшее эти две ипостаси (учение о разных видах огня изложено, в частности, у Платона). И.Шифман полагает, что первозданный Огонь, которому приносит кровавую жертву Усой, «можно идентифицировать с финикийским богом огня Решефом». На то, что в протоханаанейской бытности «Решеф» считался Великим богом-отцом, указывает использование им молний в качестве стрел («огненные стрелы (решефы)» Песни Песней).
Характерно, что обычно Решеф выступает в паре с богиней Анат, – с протоханаанейской (даже натуфийской, см. ниже) богиней Неба, Великой матерью. Можно предположить в таком случае, что Ушу (Рашапа) и Анат, в пору становления натуфийской археологической культуры в Ханаане, являли собой разделившиеся (но часто почитавшиеся и как нераздельный образ) ипостаси единого (двуполого) божества, позднее получившего аморейское наименование «Бетиль» (древние семиты и сами вполне могли сохранить и отправлять культ Великого праафразийского божества «натуфа»).
У ханаанеев Рашапа обычно изображался в виде юноши с луком (параллель с Ушу-охотником). Египтянам же Рашапа (видимо, со времен эпохи гиксосов) представлялся сильным мужчиной, одетым в короткое одеяние, перетянутое ремнями, высокую корону царей Нижнего Египта, в руках у него щит, копье и боевой топор.

что-то уж слишком много понаворочано. Складывается впечатление, что и в данном случае просто смешано что-то, связанное с божественным, и имя личное конкретного бога, которого, может, и не было вовсе!.. Например, под этим термином подразумевались какие-то отдельные свойства огня – скажем, способность огня доносить к богу просьбу молящегося и в обратном направлении волю бога. Тогда все эти перечисленные «навороченности» хоть как-то более-менее логично сшиваются.

Массивные, необтесанные, вертикально поставленные каменные столбы-монолиты, «массебот», также были обычной принадлежностью ханаанейских и ранних доиудаистических святилищ. Хорошо сохранившиеся образцы подобных камней (столбов), были открыты при раскопках капищ Гезера и Танааха (в Гезере, например, найдена «высота» («бома») с двенадцатью столбами (массебот), идущими по прямой линии с севера на юг).

В начале второго тыс. до. н.э. ханаанеи заселяли обширное пространство, охватывающее юго-западную часть древней Сирии, Финикию, Палестину и частично Заиорданье. К северу и востоку от ханаанеев жили амореи. И те, и другие, естественно, говорили на различных диалектах одного и того же языка. Культуры этих двух народов были очень близки и составляли, как принято обозначать, – ханаанейско-аморейскую культурную общность, круг.
Как правило ханаанские города были небольшими, преимущественно двухэтажными; и постройки, имеющие больше одного этажа, располагались очень тесно. Улицы у финикийцев были мощеные. Отметим, что, среди древних народов Востока они первыми начали мостить улицы. Древнейшие среди обнаруженных подобных улиц относятся к VI в. до н.э. Все ханаанейские города обносились крепостными стенами независимо от их размеров. Так, крепостная стена Тира (ок. 850 г. до н.э.) была с зубцами и башнями. Стены Сидона, тоже с башнями и зубцами, высотой в один этаж, изображены на сидонских монетах начала IV в. до н.э.. Ханаанское водоснабжение почти полностью базировалось на системе резервуаров, облицовывающихся водонепроницаемой известковой штукатуркой, позволяющей долго сохранять собранную дождевую воду.
Рассказывая о Тире и Араде, Страбон сообщает о многоэтажных домах, причем, в Тире некоторые дома были даже выше, чем в Риме (у тирцев были и многоэтажные дома (из пяти и шести этажей)). В основном же дома жителей Тира представляли собой двухэтажные сооружения, причем нижний этаж был больше верхнего. Так, на одном из рельефов Синаххериба (ок. 700 г. до н.э.) представлены отдельные двухэтажные дома различной архитектуры, при этом во всех случаях верхние этажи изображены уже нижних. На втором этаже такого «типового» дома делались двойные двери с пилястрами по бокам. Окна, маленькие и квадратные, обычно устраивались только на верху, и нижняя их часть украшалась балюстрадами, поддерживаемыми миниатюрными колоннами в форме пальм (так называемые тирские окна). Такие, типичные финикийские «верхние окна», часто упоминаются в Ветхом Завете (например, окно, через которое Иезавель смотрит на Иеху). Подобные окна изображены и на пластинках из слоновой кости «женщина в окне» из Кальху (Калах, ныне Нимруд), Ассирия, и Арслан-Таша, отображающих ритуал поклонения Иштар (Астарте). Крыши домов были плоские.

В Ханаане, как и в Древнем Шумере, единая государственность не сложилась. Крупнейшими среди обилия мелких городов-государств были, например, такие, как Газа, Тир, Сидон, Библ, Угарит. Связь человека с конкретным городом у ханаанеев выражалась формулой: «люди Тира (Сидона, Библа)». В городах Ханаана большим влиянием пользовались гражданские общины, обладавшие суверенитетом в своих внутренних делах.
Наследование трона в городах-государствах по обычаю осуществлялось лишь по кровному династическому родству. В городе Тире, в частности, после смерти царей Итобаала и его преемника Баала (середина IV в. до н.э.) эта династия, по-видимому, оборвалась, так как правление осуществляли «судьи» («шофетим») в течение более чем семи лет («Финикийские хроники»), такие же, как в Карфагене или в Израиле до эпохи царей (например, Дебора, Самсон, Самуил).
Представление «судья (шофет)» в значении главы или представителя политической власти встречается уже в III-II тыс. до н.э. в городе-государстве Эбла и в царстве Мари. Как полагает Ренан, институт судей (шофетим) – ханаанейского происхождения (по всей вероятности, протоханаанейского, поскольку среди амореев Вавилонии институт «шофетим» не наблюдался). Характерно, что в древнейшем, дошедшем до нас перечне царей Эдома нет ни одного царя, который был бы сыном своего предшественника. Предполагается, что все они были «судьи» («шофетим»), следовавшие непрерывно один за другим.

Обособленные, часто конфликтующие между собой города-государства Ханаана политически были слабы. Разобщенность делала Палестину, Финикию и Сирию желанным объектом грабежей и завоеваний для более сильных соседей.
Так, во времена расцвета царства Шумера и Аккада (ХХIII в. до н.э.) месопотамские войска проникли в Северную Сирию (вероятно, после захвата города-государства Эбла). В «Книгах Пророков» Саргон Аккадский (Древний) назван покорителем «той земли, где садится солнце, а горы сплошь заросли кедром» (Ливан). Возможно, эти события нашли отражение и в эпосе о Гильгамеше, один из эпизодов которого повествует о том, как герои убивают Хуваву, стража кедровых лесов. Позднее, в ХХI в. до н.э., при империи Третьей династии Ура (при Амар-Суэне по меньшей мере), в Северной Сирии и Библе была установлена на некоторое время власть месопотамских царей. Известно, что Библский правитель Ибдати носил шумерский титул наместника – «энси».

Гильгамеш явно притянут за уши. Упоминание кедровых лесов еще не является основанием для отождествления двух разных событий. Кедры растут в Ливане и до сих пор…

Не исключено, что память о легких победах отцов-завоевателей в Ханаане явилась мотивированной путеводной нитью для «черноголовых» беженцев-изгоев хаибиру. Когда месопотамские беженцы появились в Ханаане, местные правители не только не препятствовали их приходу и расселению (семья Лота в Содоме), но даже и приветствовали пришельцев (взаимоотношения Авраама и царя Авимелеха), при условии, что те будут занимать и использовать невозделанные или пустующие, мало пригодные для земледелия земли, внося плату в виде пожертвований. По сообщению Герения Филона, прозвище, данное ханаанеями древним хаибри (хаибиру), означало – «храбрый», указывая на их воинскую доблесть (Герений Филон писал: «Прозвище «Варрон» на языке кельтов означает «храбрый», а у финикиян же – «иудей»).
Однако, отношение к хаибиру как к завоевателям, захватчикам возделанных, плодородных земель, даже высказанное сотни лет спустя, мягко говоря, неприязненное. Об этом прекрасно свидетельствуют тирские «Книги Царств» (перевод отрывков по Дию и Менандру, I в. н.э.). Так, в традиции евреев бытует легенда о том, что в период строительства Первого Храма царь Соломон Мудрый загадывал невероятно трудные загадки (задачи) царю Тира Хираму, непосильные для ума ханаанеянина, и с легкостью разгадывал те, которые предлагал тирянин. Ханаанейские «Книги Царств» подтверждают эту легенду, но освещают ее несколько иначе. «Говорят, что иерусалимский тиран Соломон посылал к Хираму загадки и просил у него, чтобы оказавшийся не в состоянии решить, заплатил в наказание много денег. Затем (говорят), что некий тирянин Авдимон решил предложенное (по Менандру «постоянно побеждал задачи, предлагавшиеся Соломоном») и сам предложил другие задачи, которые Соломон не разрешил, и (поэтому) переплатил Хираму много денег». Как повествует Ветхий Завет, царь Соломон отдал Хираму за долги сотню городов.

По своей структуре религиозное мировоззрение ханаанеев было довольно архаичным и входило в круг культовых воззрений раннеземледельческо-скотоводческого происхождения. К церемониям таких религиозно-мифологических представлений обычно относят такие типичные пережитки, как ритуальные омовения, возжжение огней, лунарные празднования, оргии плодородия, почитание камней, гор, дубрав и источников, обычай захоронения умерших в пещерах, употребление в культовых ритуалах вина и яиц, жертвоприношения, воскурения и возлияния.

В религиозном мировоззрении израильско-иудейского доиудаистического общества, «ветхозаветных» евреев, потомков «черноголовых» и древнейшего населения Ханаана, несомненно, помимо шумерских постнеолитических представлений и атавизмов «веры отцов» Авраама, устойчиво удерживались и культовые традиции раннеземледельческой археологической культуры «керамического неолита» Ханаана, адаптированные ассимилировавшимися амореями-завоевателями. Некоторые древнейшие религиозные представления Месопотамии и Ханаана были тождественны (например, «Не вари козленка…»).
Употребление ханаанеями крови в пищу было запрещено, по всей вероятности, уже в глубочайшей древности (кровь, как возлияние, принадлежала только Великому богу-отцу, владыке земли, воды и преисподней). Подобно древним евреям ханаанеи также соотносили кровь с душой (Миф «Волшебный лук»): «Пролилась кровь Акхата, и вышла из него душа».

Святилище типа «высота (бома)», конструктивно представляло собой алтарь из необработанного камня, возведенный на открытом воздухе (первоначально, видимо, на холмах или в горах – на высотах, чтобы быть поближе к небу, к богине Неба), причем, не было ни статуи, ни стен и крыши, ни ограды. Такое святилище являет собой древнейший тип храма Великого мезолитического владыки (вероятно, двуполого божества, поскольку на таких алтарях жертва предавалась огню).
Уже в архаичные времена полагали, что воздействие огня на человека очищает, сжигая скверну. В Индии, например, юноша и девушка в начале традиционного обряда бракосочетания семь раз (символика бога-отца) обходят огонь священного костра. «Ветхозаветные» евреи также были глубоко убеждены в том, что если будет на то воля Божья, то «Господь омоет скверну (как бог вод) и очистит… духом огня (как бог земли и ее недр)» (Ис.4.4). Отсюда и культовая практика очищения огнем, осуждаемая официальным жречеством Древнего Израиля как языческая (Втор.18.9-12; и др.). Обряд проведения «сыновей ваших через огонь» (Иез.20.31) был достаточно популярен. Так, цари Иудеи Иоахаз I (741-725 гг. до н.э.) и Манассия (696-642 гг. до н.э.) провели своих сыновей через огонь (2Пар.28.1-4; 4Цар.21. 2-7), принесли дары и совершили воскурения (Господу, как Богу земли и преисподней) в «Геенне огненной» – долине Хенном. Очевидно, что в этой долине было древнее, доизраильское (а, возможно, и протоханаанейское), место отправления культа (святилище) бога подземного огня Хна. «И устроили высоты Тофета (святилище-могильник) в долине сыновей Енномовых, чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне» (Иер.7.31,32). Дети древних евреев приносились в жертву огню вплоть до эпохи Вавилонского пленения (4Цар.21.6;Иер.32.35) не только в долине Хинном, но и в других местах (Иер.19.5): «и устроили высоты Ваалу (Хозяину), чтобы сожигать сыновей своих огнем во всесожжение Ваалу (Хна-Ушу)».

Собственно, этого же не гнушался и Яхве…

Не исключено, что евреи Ханаана вследствие ассимиляции усвоили и такой обычай сыновей Хеномовых (Исх.2.28-30): «Первенца из сынов своих отдай Мне …Семь дней пусть будет он при матери своей, а в восьмой день (без обрезания) отдавай его Мне». Дабы не нарушать этой заповеди, и праведник Ной, и Иаков, зачатый прежде Исава, призванные исполнить Божий промысел, рождаются уже обрезанными. Бог требует приносить Ему в жертву необрезанных детей, – мальчиков, которых Он еще не принял в ряды «избранного» им народа; людей, не успевших стать иудеями, тех, «кто Господен», – т.е. «гоев». Отсюда, видимо, и произрастает многовековое поверье о том, что евреи используют для изготовления мацы жертвенную кровь детей – неевреев.

В древности, вероятно, принесение богу в жертву первенца не было чем-то из ряда вон выходящим. Об этом говорит пророк Михей (6. 6-7): «С чем я предстану пред Господом, преклонюсь пред Богом Вышним? Предстану ли пред Ним со всесожжениями, с тельцами годовалыми? Не хочет ли Господь тысячи овнов, мириады потоков елея? Не дам ли я моего первенца за мое преступление, плод моего чрева за мой грех?».

Наименование арабского «Праздника жертвы» («Ид аль-адха”, араб.) «Курбан» – «жертва» («корбан» (?????) на иврите) – считается словом арамейского происхождения. Обоснование этого праздника арабы усматривают в жертвоприношении Авраамом своего сына-первенца (по Корану – Исмаила; ряд арабских племен – потомки «черноголовых», см. Кн.I). Если полагать это название праздника (Кур-бен) словом из лексикона «черноголовых», где «Кур» – имя протодравидийского Великого бога-отца, а «бен» – сын, то перевод данного слова: «сын (первенец) – (богу) Куру» (По Феофасту в III в. до н.э. у евреев «корбан» понимался как «дар Богу») – может указывать и на то, что обычай принесения в жертву Всевышнему сыновей-первенцев процветал как в натуфийско-куро-араксском Ханаане, так и в протодравидийско-шумерской Месопотамии (а, возможно, и у семитов древней Аравии).
«Богу – богово». И евреи, как и ханаанеи, не «мудрствуя лукаво», отдавали своих первенцев Великому богу вод, земли и преисподней, которому, как богу животного плодородия, и принадлежало все первородное (точно так же, как все первинки урожая приносились в жертву Великой богине-матери, ответственной за растительное плодородие). Жертвоприношения совершались в любом, подходящем для этой цели, месте: «закалающие детей при ручьях, между расселинами скал» (Ис.57.), в долине Хинном. При раскопках земли Ханаанской археологи обнаружили большое количество обгоревших детских скелетов в различных местах захоронений. Нередко погребение сожженных детей осуществлялось в виде захоронения урн с прахом (часто с посвятительными, вотивными, надписями) в пещерах.
В результате раскопок древнего ханаанейского храма в Гезере, в одной из пещер на его территории, обнаружены многочисленные детские трупы, похороненные в кувшинах. Всем этим детям было не более восьми дней. Ни у одного из них на теле не найдено следов какой-либо травмы или насильственной смерти, только у двух младенцев заметны следы ожогов. По-видимому, детей, подержав над огнем для очищения, еще живых и кричащих, засовывали в кувшины, в большинстве случаев головами вниз (чтобы заглушить крик). Затем детей хоронили в «святом месте» во дворе храма. Ученые едины во мнении по поводу этого захоронения: это – первенцы, принесенные в жертву божеству. Последующие находки подтвердили, что это – священные жертвы. Подобные детские гробницы-кувшины найдены, например, и в городе Таанахе.
Заметим, однако, что неизвестно: все ли дети в кувшинах были мальчиками. Факт захоронения в пещере и «огонь очищения» говорят о жертвоприношении богу-отцу, но такие атрибуты, как кувшин и число дней (восемь), символизирующие связь обряда с богиней-матерью, указывают на жертвоприношение в ее честь. Можно предположить, что это ритуал – «воскурение фимиама» в честь обоих Великих раннеземледельческих божеств (либо единого двуполого божества), который совершался весной, дабы стимулировать приплод и урожай, а ежегодное число жертв равнялось двум (как-то раз один из жрецов переусердствовал с очищением – обнаружены следы ожогов у двух младенцев). Поскольку богине-матери, богине Неба, принадлежали все новорожденные девочки (и мальчики до обрезания и получения имени – в течение восьми дней), то в кувшинах могли быть и первородные девочки – «первинки» (примечательно, что девочки у иудеев получают имя на третий день). По-видимому, наиболее вероятная ежегодная жертва богам – один мальчик и одна девочка.
Обратим внимание на так называемый «знак бутыли», исследованный, в частности, француженкой К. Шарль-Пикар. «Знак бутыли» имеет вид сосуда с цилиндрическим или яйцевидным туловом и коротким, цилиндрическим либо полусферическим (колпачкообразным) горлом. «Иногда вместо колпачка появляется изображение человеческой головы, а на тулове – женских грудей или фаллоса» (но, по-видимому, не одновременно того и другого). Шарль-Пикар считает, что этот знак олицетворяет как ребенка, принесенного в жертву, так и жертвенный погребальный сосуд; и связывает его (знак) с богиней Неба.
Однако, определенно можно полагать, что символика на тулове «знака бутыли» указывает на акт жертвоприношения не только богине-матери, но и богу-отцу, совершаемый в едином обряде.